Все засмеялись. Натянутая улыбка появилась, заметил Зорич, на озабоченном лице Аннушки. Подойдя, обняв за плечи, заговорил ласково:

— Ты посмотрела бы, Аня, что за чудо сотворил с нашим домом брат. Новый забор, громадная застеклённая веранда. А баня, Аннушка, точно как у деда на Дону, даже лучше.

По бледной щеке Анны скатилась слезинка. Заметив её, Евгений Иванович, сжав плечи жены, сменил тон:

— Не кисни, Анна. Не к лицу тебе это. Переждёшь это лихолетье у брата, а я решу, как нам быть. Ну, Аннушка?

Подняв пальцами подбородок жены, посмотрел в кроткие глаза. На её лице появилась неуверенная улыбка.

— Вот и славно!

После второй бутылки выдержанного токая канули куда-то дальше стен дома заботы и хлопоты дня нынешнего, дней вчерашних и тревоги будущих — не давили, не озадачивали, их будто бы и быть не могло. Все оживились, Александр сыпал уморительными анекдотами. Корф, смотря через стол на Аннушку, сдвинув брови, говорил убедительно:

— На следующий год мы со Светланой непременно посетим вас во Франции, давно хотелось посмотреть, что это такое: всё из Франции, мода оттуда. Вот Светлана говорит: «Купи мне шляпу». Ну купил, и что? Опять Франция! А духи?! Да что духи! Вот я помню, ездил я как-то по сыскным делам куда-то, не помню точно куда. Да бог с ним. Провинция, тараканья глушь. А там, боже мой! Вся в кружевах, рыжая. А туда же, я, говорит…

Что ему сказала рыжая в кружевах, помешал поведать, дёрнув за сюртук вставшего во весь рост из-за стола Корфа, вскинувшего руки к потолку, как языческий вития, Александр. Тему замяли. Налили ещё по одной, но опорожнить помешала Маруся, которая из-за портьеры проговорила, кинув насмешливый взгляд на разогревшуюся компанию:

— А к нам гость.

— Зови! — поднял палец, нарушив субординацию, Корф.

Все утихли. За портьерой послышались уверенные шаги. В проёме появился букет красных роз, за ним рослый красавец в наглаженном мундире, блестящих сапогах, обладатель ухоженных усов.

— Ба! — пошёл навстречу Александр. — Станислав! Рад видеть!

Отобрав букет, сунул его в протянутую руку Исидора Игнатьевича и потянул к столу Радовича. Тот, упёршись, проговорил решительно:

— Никак нет, нет возможности, — и, отобрав букет у Корфа, протянул его Аннушке: — Рад вас видеть, Анна Ивановна! Услышав о вашем отъезде, счёл долгом своим нанести вам визит вежливости. Счастливой дороги вам! — и поцеловав ручку, обернувшись у двери, щёлкнул сапогами, звякнув шпорами, проговорил: — Прошу прощения. Нет времени — служба.

— Вы посмотрите на него! — обиженным голосом заговорил Александр и, раскинув руки, обвёл глазами сидящих за столом. — У него нет времени выпить рюмочку-другую. Это ж как? Разве ж так бывает? Шельмец, службист хренов.

Не получив поддержки, вернулся за стол, сказал:

— Продолжим, — и протянул руку к бутылке.

И продолжили раз за разом. Отдали должное пирожкам и кофе. Засидевшись допоздна, разбрелись, ведомые Марусей, спать по комнатам.

Аннушка пожелала покойной ночи, чмокнула мужа в щеку, повернулась к стене. Зорич долго лежал, прислушиваясь, и молчал, глядел рассеянно на мятущиеся тени листьев в бледном пятне лунного света на потолке. Аннушка, резко повернувшись, уткнулась мокрым от слёз лицом в плечо. Есаул, закрыв глаза, гладил осторожно голову жены, перебирая пальцами её густые волосы, и молчал — слов не было.

Утром встали, будто потерянные. Кое-как пришли в себя, наскоро без аппетита позавтракали и вышли во двор. За воротами в табачном дыму их ждала группа казаков. Заглобины, Егорка, Ерофеич. Сняв папахи, пожелали доброго утра и счастливой дороги. Аннушка, поблагодарив, пожала руки. Ерофеич протянул ей свёрток:

— Возьми, дочка, на дорогу. Котлеты вкусные, на косточке.

Прощаясь с Фролом, обняла крепкую шею нагнувшегося казака, расцеловала в обе щеки и не сдержалась, заплакала. Отъехав, повернувшись, долго махала рукой, пока фигуры казаков не скрылись в тумане.

На перроне под стеклянной крышей дебаркадера едкий запах угольного дымка от ритмично дышащего белым паром паровоза будто говорил безжалостно, что всё, обратной дороги нет, что бы то ни было — только вперёд. Наступили тягостные минуты прощания. Аннушка, обняв есаула, стояла молча, но взявшись за поручень, громко всхлипнула, не сдержав слёз. Малыш, держась за руку Александра, смотрел растерянно, но когда отец, нагнувшись, протянул руки к нему, кинулся, обхватив крепко, прижавшись лицом, заплакал тихо, а когда есаул передал его в руки брата, заревел в голос. Не сдержала слёз до того молча наблюдавшая сцену прощания кондукторша.

Где-то впереди дал знать о себе паровоз, дёрнулся состав, лязгнули буфера, вагон медленно поплыл в сторону. Евгений Иванович шёл за окном, смотрел на заплаканное, с дрожащими губами лицо Анны, на Димкино с открытым ртом, который, хватаясь руками за стекло, ревел, должно быть, во весь голос. Есаул долго стоял, глядя вдаль, пока не затих перестук колёс и не исчезло, растаяв, дымное облако.

Два дня ушло на благоустройство дома. Казаки, руководствуясь указаниями Маруси, переставляли мебель. Развешивали шторы, занавески, ковры на стены. Крепили полки, распаковывали тюки, коробки, привезённые Александром. Дивились ненужности, должно быть, дорогих вещиц, но не осмеивали и не критиковали. Удивлялись молча. Есаул не вмешивался, иногда только, изредка. Казаки переглядывались меж собой, качали головами, сочувствуя. Понимали — переживает Евгений Иванович.

А по прошествии двух дней есаул запил крепко. Пил семь дней, а иногда, просыпаясь, и ночью. Его не тревожили. Загоскин и Корф скрывали это. Корф спрашивал у Фрола, как дела, тот только головой качал молча. Еду ему носили Ерофеич и Егорка. Маруся, боясь и заботясь о добром имени, не давая пищу языкам, вернулась жить к матери.

На восьмой день Зорич, придя в себя утром, нащупал под столом горлышко полной бутылки, потянул её к себе. Похоронно звякнули пустые. Евгений Иванович замер, прислушиваясь, поставил бутылку на стол, подошёл к окну, толкнув, распахнул обе створки. В густой, застоявшийся воздух комнаты ворвалась прохладная, пахнущая зелёной свежестью струя. Сад спал. Постояв, Евгений Иванович, повернувшись, на ватных ногах вышел в коридор. Взяв два пустых ящика, наполнил их опустошёнными бутылками, сунул туда же полную со стола и один за другим, приминая росную траву, отнёс в сарай. Заглянул в баню. Открыл