дверцу и удивился — полно дров. Глянул — и задвижка открыта. На полке сбоку лежала коробка спичек. «Ай да Фрол! Обо всём подумал». Чиркнув спичкой, зажёг растопку и пошёл к дому. Открыв дверь, столкнулся нос к носу с Егоркой. Тот улыбался во весь рот заспанной физиономии.

— А ты как здесь? — ничуть не удивился есаул.

— Дык я, как Фрол Иванович приказали…

— Понятно, — улыбнулся есаул. — Ты присмотри, братец, за банькой. Истопить её надо, сам понимаешь.

— Да что, Евгений Иванович, счас мы её, разом!

Ближе к полудню Зорич лежал распластанный на верхней полке раскалённой парилки, а Фрол Иванович в закатанном до колен исподнем яростно хлестал дубовым веником обнажённое тело, плескал ковшом воду на пышущие жаром камни в клубах пахнувшего тмином пара.

— Я думал, не выдюжишь, Евгений Иванович, откуда в тебе это, я думал, сомлеешь. Мало кто выдержит такое, а тебе — хоть бы што!

Есаул из-под накинутого на голову свёрнутого куска кошмы ответил глухо:

— К бане я приучен с детства. Прадед мой, Матвей Иванович, курянин, а перебравшись на Дон, построил единственную в станице баню с парилкой. Постоянно брал меня с собой, вот и приучил меня к баньке. Вот так-то, Фрол Иванович. А теперь охладимся чуток.

Распахнув дверь, выскочил на деревянный помост, на покрасневшее, с прилипшими листьями, мускулистое тело вылил принесённых Егоркой два ведра ледяной колодезной воды и вернулся обратно.

* * *

В скопище ущелий и скалистых вершин, среди покрытых лесом гор проснувшееся солнце, робко, краешком бледного пятна пробившись сквозь месиво грязно-фиолетовых туч, высветило рассветом сонную степь, скальные осыпи и кроны деревьев.

Громадный орёл, спрятав голову в ожерелье перьев, сидел, обхватив крепкими лапами толстую ветвь кряжистой, оседлавшей обрыв сосны. Прилетевший из ниоткуда ветерок дохнул цветочным ароматом и зашуршал сонной тяжестью листвы, а вырвавшееся из плена туч солнце покрыло золотистым блеском всё вокруг. Орёл открыл блеснувшие янтарём, не знающие жалости, зоркие глаза, развернув, распахнул в стороны метровые крылья, переступил кожистыми, обросшими перьями, мощными лапами истерзанный стальными когтями сук, но не взлетел. Всё, что могло насытить его, беззаботно спало, и он, свернув крылья, щёлкнув клювом, застыл истуканом.

Солнце, поднимаясь по небосводу, всё щедрее одаривало всё вокруг благодатным теплом. Проснулись, засуетились, запорхали мелкие пташки. Приветствуя светило, защёлкали, запели на разные голоса, но все разом затихли испуганно, когда огромная птица с распростёртыми крыльями метнулась вниз с высокого дерева, но несколькими трудными судорожными взмахами остановила падение и, набирая высоту, затерялась в бездонном небе.

Евгений Иванович посмотрел на часы, ритмично размахивающие маятником в углу, зевнул, подумав, выдвинул ящик стола, извлёк недочитанную вчера газету и, развернув, приготовился читать, благо в его распоряжении имелась четверть часа неслужебного времени, но насторожился, прислушавшись. После стука входной двери он услышал разговор у окна дежурного по управлению и торопливые шаги и знал, что это Корф: тот слегка приволакивал повреждённую ногу. Исидор Игнатьевич, миновав кабинет озадаченного есаула, растворив следующие, дальше по коридору, двери, справа — сыскарей, слева — экспертов, и переговорив коротко, заскрипел ступеньками на этаж, к Загоскину. Зорич, подумав, свернул, положил на место газету, подошёл к видавшему виды сейфу времён царя Гороха, отворил незапертую дверцу с вензелем фирмы, достал тяжеленный кольт, приладил портупею, застегнул пряжку ремня с кобурой и стал ждать, недолго. Хлопнула от души дверь слева, и, что-то рассерженно бормоча, на пороге появился Исидор Игнатьевич. Проговорил гневно:

— Колокольцева, чтоб её… — уставился осатанело на Зорича, но переведя дух, заговорил спокойнее: — Есаул, десять казаков — и к дому Зотова, осмотреть всё: периметр, кладовые, подвал, чердак — всё. Ты слышишь, есаул?

И, предвосхитив вопрос, коротко обронил:

— Зотова убили.

Евгений Иванович, коротко свистнув, следом за Корфом поспешил в коридор.

Ехали по двое, не торопясь. Полицейский, широко распахнув ворота, пропустил во двор. Есаул кинул беглый взгляд. Особняк большой, старой постройки, П-образный. У левого крыла — бревно коновязи. Большая, мощённая булыжником, прямо от ворот, дорожка для экипажей. К спешившимся казакам с площадки над лестницей высокого цокольного этажа поспешила группа взволнованных людей.

— Я управляющий, господин офицер, — представился, заикаясь, седоволосый, лет пятидесяти человек в незастёгнутом жилете со скомканным в руке платком. — Павловский Николай Фёдорович. Я совершенно растерян, не знаю, что делать. Приказывайте, господин офицер.

— Успокойтесь, Николай Фёдорович. Я должен до приезда экспертной группы произвести осмотр всех помещений. Без вашей помощи не обойтись. Вы поступаете, — строго сказал Евгений Иванович, — в распоряжение хорунжего.

Фрол Иванович улыбнулся краешком рта.

— По двое, осмотреть всё. Ни одной запертой двери!

— Да, да, понимаю, — вытирая платком лицо, с готовностью заговорил управляющий. — Я дам вам, господин хорунжий, людей, они помогут.

После нескольких минут ожидания есаул следом за Николаем Фёдоровичем вошёл с веранды в большой зал. Он смотрел на него в ту бессонную ночь со стороны сада. Пройдя налево, попали в большую столовую с высоким потолком, украшенным сверкавшей позолотой многорожковой люстрой и лепными изразцами. На противоположной стороне, распахнув портьеру, Николай Фёдорович толкнул вовнутрь небольшую дверь.

— Это здесь, — проговорил полушёпотом с придыханием и пропустил есаула вперёд.

Зотов сидел в дальнем углу справа на небольшом диванчике, откинув голову назад и вытянув вперёд полусогнутую в колене ногу. Комната напомнила Зоричу тётушкин будуар. Та же помпезность, та же вычурность. За спиной Зотова висел толстенный ковёр с кричащими красками. От потолка до пола противоположная от входной двери стена была задрапирована фиолетового цвета тканью, в складках которой видимые фрагменты подчёркивали её восточное происхождение. Из стоящей у левой стены вазы топорщились во все стороны павлиньи хвосты. Дальше — трельяж с закруглёнными краями зеркал, отражавших стоявшие на туалетном столике какие-то блестящие золотом безделушки. Перед Зотовым — небольшой стол. Мягко ступая по толстому ворсу ковра, есаул подошёл ближе. Зотов был не один: три рюмки, одна недопитая, с красным вином. Два пуфа с тиснённой золотом кожей. Один лежал на полу, выставив в сторону резную львиную лапу. Евгений Иванович постоял, раздумывая, потом подошёл и раздвинул складку тяжёлого занавеса. Так, окно, оно закрыто отсюда шпингалетом. В другом конце стены скрытая занавесом дверь. Есаул осторожно толкнул её. В лицо пахнуло свежестью.

«Надо спешить, — подумал Зорич. — Не хотелось бы,