десять принципов, согласованных в июле 1947 года (когда Совет почти прекратил свою деятельность). Наиболее важные из них предусматривали обязательное дневное образование для учеников от шести до пятнадцати лет и неполное – до восемнадцати лет, с шестью годами начальной школы (Grundschule); требовалось, чтобы образование было организовано как комплексная система, чтобы начальные и средние курсы были последовательными; преподавание и учебники должны быть бесплатными, а тем, кто нуждается в них для дальнейшего обучения, должны предоставляться гранты; разрешались частные школы; устанавливалось, что учителя должны готовиться в специальных колледжах, а не в университетах. Как и во многих других сферах, Совет не принимал основных решений, необходимых для того, чтобы что-либо сделать, а пытался отыскать наиболее общий фактор среди тенденций, уже проявившихся в зонах.

Второй главной проблемой в мире немецкого образования являлось университетское образование. Немецкие университеты были всемирно известны как центры знаний; менее общепризнано, что они также были центрами национализма и консерватизма. Несмотря на определенный государственный контроль, они представляли собой олигархии, в которых право преподавания могли получить только профессора, которые также выдвигали кандидатов на замещение вакансий в своих рядах. Методы обучения поощряли сосредоточенность на узких областях и были рассчитаны на то, что из них выйдут скорее ученые, чем люди общей культуры.

Такая величина, как Макс Вебер, отстаивал эту крайнюю специализацию, признавая, что она должна оставаться «делом интеллектуальных аристократов». Наконец, практически отсутствовала система стипендий, так что университетское образование было в основном привилегией тех студентов среднего класса, которые могли себе это позволить; шаги, предпринятые в других странах в течение этого столетия для привлечения в университеты всех способных извлекать прибыль из своего преподавания, практически не имели немецкого аналога. Ключом к поступлению в университет был аттестат зрелости (Abitur), выдаваемый гимназией; это ставило серьезные препятствия на пути тех, кто посещал другие виды средних школ.

Университеты были пронизаны нацизмом, и первой задачей союзников было искоренить это влияние. Русские расчистили себе почву, уволив всех преподавателей университетов и восстановив лишь тех, кого считали политически надежными. Французы двигались медленно и приняли ряд преподавателей, уволенных с должностей в других зонах из-за связей с нацистами; в Майнце (где они вновь открыли университет, закрытый с XVIII в.) 10 % профессоров были привлечены из других сфер деятельности. Американцы и англичане изъяли только самые громкие дела и передали рассмотрение остальных в немецкие трибуналы, даже если это означало задержку в восстановлении профессоров, уволенных нацистами за демократические взгляды. Этот метод, конечно, не привел к отстранению всех сочувствующих национал-социализму, а тем более всех тех, кто был в корне настроен антидемократически. Традиция, согласно которой обучение не имеет ничего общего с повседневной жизнью, укоренилась настолько глубоко, что даже профессора, боровшиеся с нацистами, не могли понять, какое значение имеют политические взгляды человека, если он, прежде всего, является хорошим ученым. Но именно по этой причине утверждалось, что любая попытка настоять на более решительных действиях вызвала бы общую оппозицию немецкого ученого мира, спровоцировала бы обвинения во вмешательстве в свободу мысли и сделала бы последующую реакцию более вероятной. Вполне возможно, что разумно было бы устранить только самые вопиющие случаи и попытаться постепенно повлиять на остальных, уделяя особое внимание тому, чтобы на ключевые посты, такие как ректорство, назначались подходящие люди. Но сам факт необходимости такой меры доказывает, насколько глубокие корни пустила эта проблема.

Такой же политики придерживались в вопросах преподавания и набора в университеты. Немцев ознакомили с идеями британцев и американцев по этим вопросам, причем без всякой навязчивости, и, хотя идея перемен вызвала у некоторых профессоров отвращение, знакомое в академических кругах других стран, другие проявили хоть какое-то внимание. Кульминацией такой политики внушения стало учреждение в 1948 году Университетской комиссии для выработки рекомендаций по реформам в британской зоне; ее председателем был глава немецкого кооперативного движения, а остальные члены включали четырех профессоров, протестанта, римского католика, профсоюзного деятеля и женщину, а также одного швейцарского и одного британского педагога (последний был магистром Баллиол-колледжа). Среди выдвинутых им были предложения по развитию studium generale, чтобы компенсировать (но не заменить) традиционную специализацию, по изменениям в управлении и организации, призванным привести университеты в контакт со всем, что их окружает, и по стимулированию жизни студенческого сообщества, чтобы заполнить пробел, вызванный временным исчезновением студенческих корпораций (печально известных как рассадник национализма, они пребывали под запретом до тех пор, пока контроль оставался в руках союзников). Также были внесены предложения по расширению набора студентов (хотя и не в такой степени, как это было сделано русскими, которые треть студентов привлекали из рабочего класса). Целью университетов было определено служение человечеству. Такие масштабные планы не встретили здесь радушный прием, и, хотя кое-что было сделано для решения каких-то не столь важных задач, главным результатом доклада стало лишь стимулирование мышления – а это значит, что его реальные последствия могут еще проявиться в будущем.

Важным аспектом британской и американской политики в этой области являлась организация обменов и взаимных визитов. Уже в 1946 году только в сфере образования 150 немцев посетили Британию для прохождения курсов различной продолжительности, а 100 британских гостей, соответственно, побывали в Германии; в последующие годы масштабы таких обменов выросли. В декабре 1946 года немцы, проживающие в британской зоне, впервые приняли участие в курсах в Уилтон-Парке, в центре, созданном для расширения знаний и кругозора военнопленных, и с тех пор число немцев, направляемых на такие курсы, постоянно росло. И эти цифры не учитывают политиков, полицейских, врачей, адвокатов, священников, журналистов, молодежных лидеров, женщин, государственных служащих, муниципальных чиновников, радиотехников, студентов и других, которые приезжали в Британию поодиночке или группами, на несколько дней или даже месяцев. Они не учитывают соответствующие усилия, приложенные американцами. Конечно, не все посетители автоматически становятся сторонниками идеологии принимающей стороны: не стоит забывать о том, что немцев ведь привозили и в Москву. Но на Западе основополагающей целью большинства визитов являлись предоставление знаний и опыта, а не пропаганда. Ибо ранние и более грандиозные идеи о «перевоспитании» были вскоре отброшены, если их вообще придерживались те, кто в британской зоне действительно отвечал за эту сферу. Прежде всего – причем не исключительно под влиянием органов образования, – убеждение проводилось с помощью доводов и наглядных примеров. И нельзя смотреть на этот процесс, на все предпринимаемые усилия, не испытывая уважения к целям и мотивам всех участвующих в этом лиц, независимо от конечного результата.

Что касается результата, то никто, кто знаком с Германией, не может проигнорировать количество людей и сфер жизни, особенно в области экономики и промышленности, которые остались практически