уточняет он, и его взгляд со вздохом возвращается к Дарию: "Этот мальчик слишком много пережил с раннего возраста. Доверия для него не существует. Ему хватило одной пьяной ночи, чтобы рассказать мне отрывок из своей жизни". Его слова застают меня врасплох, и я только еще больше хмурюсь, когда он задумчиво смотрит на меня: "Но с тобой, похоже, ты первая, кому он доверяет".

Я молчу. Я не знаю, что сказать и как ответить на такое предположение. Доверие — это последнее, что я могла себе представить между нами. Раньше я хотела убить его, схватить, и до сих пор он меня раздражает не на шутку. Почему он должен мне доверять?

Я еще раз смотрю на Дария, Тибит теперь присоединился к нему, перекатившись через плечо, и удивляюсь, почему я сама ему доверяю.

Глава 37

Мы с Дарием идем по лесу и я провожу большим пальцем по вырезанному полумесяцу. Когда мы покинули логово, уже наступила ночь. Тибит вернулся в домик, а Дарий понял, что мое молчание и блуждающие мысли означают, что мне пора в город.

Он предложил проводить меня до места, где я видел существо, и сказал, что будет наблюдать за ним, если оно появится, но… Слова Гаса, сказанные Дариусом, все время звучали эхом. И чем дольше я проводила время с перевертышами, тем более странной мне казалась их жизнь.

Здесь были дети, семьи, и они принимали меня, несмотря на то, кто я есть.

Взглянув на Дариуса, стоящего рядом со мной, я отложила резьбу и стала изучать его. Тень, покрывающая его челюсть, ветерок в его волосах, короткие пряди, завивающиеся у шеи. Доверие затуманивает мой разум; он доверяет мне. Он привел меня в логово, человека, который должен стать венатором.

"Если долго смотреть на человека, он может почувствовать себя очень неуютно, Голди". Уголок его губ приподнимается в улыбке, и он бросает на меня косой взгляд.

Я насмехаюсь, глядя на поляну впереди. Ту самую поляну, где на нас напало то существо: " Уверена, что это скорее повышает твое эго", — пробормотала я, а он без слов захихикал.

Замедляя шаг, я смотрю на потемневшую траву — ни крови, ни тел, как в ту ночь. Дарий останавливается в нескольких метрах от меня и поворачивается, когда я смотрю на сломанную ветку с другой стороны. Я провожу рукой по своему животу, уже зажившему. Никто не догадается, что у меня была травма или значительная потеря крови.

"Кажется, у меня есть первый вопрос", — говорю я, но на самом деле это не так. У меня их слишком много, одни бессмысленные, другие я не знаю, как сформулировать.

"Задавай, Голди".

Я смотрю на него и на слабую улыбку на его губах, когда светящиеся светлячки проплывают между нами. Голубые, зеленые, все цвета сочетаются, и если бы не внезапный вопрос, осенивший меня, когда я наблюдала за ними, я бы с удовольствием поймала несколько: "Почему ты не можешь летать?"

Некоторое время молчания, а затем Дарий вздыхает, кивая на землю: "Ты хочешь длинную версию или короткую?"

"Удиви меня". Я поднимаю руку в воздух и жду, когда на указательный палец сядет светлячок. Крылья светлячка вибрируют, и я слышу, как Дариус коротко усмехается.

"Когда мне было пять лет, — говорит он, и когда я смотрю на него, он задумчив: "Мои силы были неконтролируемы. Я даже не знал, что обладаю одной силой, не говоря уже о трех". Он усмехается: "Мне некуда было идти, и я ходил по улицам в поисках еды и укрытия, когда венаторы увидели, что я случайно владею огнем".

Моя рука падает на бок, и ее охватывает онемение, я уже представляю себе самое худшее при упоминании о венаторах.

"Я помню, как они гнались за мной, как смертные перекрывали пути, чтобы я не смог пройти". Он избегает моего взгляда, словно заново переживая каждую деталь: "До этого я ни разу не смещался, но в тот момент я это сделал, и один венатор поймал мое крыло и отрезал верхнюю часть. Мне удалось спастись, но… с тех пор я не могу летать".

Я сглотнула, скрывая дрожь. Ему было пять лет, и они были достаточно безжалостны, чтобы отрезать ему часть крыла. Если бы он не сбежал, они, скорее всего, зарезали бы его на глазах у всех. И люди бы ликовали, потому что его род мы ненавидим.

"А что с твоими родителями?" Мой голос — просто шепот; я удивлена, что он меня слышит, так как он поднимает глаза и сужает их. В них промелькнула искра юмора, хотя я знаю, что это притворство. Я знаю, потому что Икер реагировал точно так же, когда кто-нибудь упоминал при нем мать или отца.

"Это считается твоим вторым вопросом, Голди". Он подходит ко мне, наклоняет голову, глядя на мое плечо, и протягивает руку, а затем убирает ее со светлячком на пальце.

Я выдыхаю усмешку: "Хорошо, конечно, их у меня осталось три".

Светлячок слетает с его руки, и он смотрит на небо, вздыхая: "Просто надо было выбирать сложные".

"Ты не обязан отвечать, я просто подумала…"

"Я никогда не встречался со своим отцом", — говорит он, и мой рот остается полуоткрытым. Он потирает лоб: "Моя мать сказала мне, что он ушел, когда я родился, и не произнесла ни разу его имени. Презирала ли она его или все еще любила, я не мог сказать, и никогда не смог узнать, потому что она умерла, защищая меня".

От его признания у меня в животе все похолодело.

"А после того, как мне оторвали крыло, меня приютил кто-то другой, который оказался смертным, одержимым драконами, так что вот так". Он отмахивается рукой, как от пустяка, но я вспоминаю то, что рассказал мне Гас. Пьяные ночи Дариуса, его недоверие ко всем остальным, то, как он справлялся со слишком многим.

Я делаю неожиданный поступок.

Я обхватываю его за шею.

Он смертельно неподвижен, и я прижимаюсь лицом к его крепкой груди. Палисандр и что-то знакомое наполняют мои легкие, когда я вдыхаю этот аромат. Затем его рука проводит по задней ткани моей рубашки, сначала нерешительно, а затем его вторая рука обхватывает меня, как будто он защищает меня от любой опасности в мире.

"Твоя мать умерла героем", — шепчу я и медленно отстраняюсь. Его глаза несколько минут не отрываются от моих, словно он не знает, что сказать о