Он установил две своих рации за гробницей, казалось, удивился, обнаружив меня там рядом с ним, и немедленно начал выдвигать людей на позиции. Он держал передатчик в руке — вся его сеть работала на одной частоте, — и через головы командиров своих рот обращался непосредственно к офицерам взвода. Его скрипучий, завораживающий, пылкий голос транслировался через все остальные передатчики и сплёл вокруг батальона нечто вроде паутины, в которую попали пятьсот человек.

Он начал с того, что осторожно «разогревал» своих парашютистов, измученных ночным маршем и боями — так держат над огнём влажный деревянный лук, чтобы не сломать его, прежде чем натянуть. Он вдохновлял их своей жестокостью и силой, наполнял их надеждой и задором перед предстоящим наступлением. В его голосе звучал рёв охотничьих рогов, суля пронзительные крики доезжачих.

«Привет, Ванье. Назови мне своё точное местоположение, я не очень хорошо тебя вижу… Так, понял, рядом с маленькой пагодой. Осторожно, там за стеной бамбука — пулемёт. Ты должен был его заметить, когда он нас обстрелял. Жюв, не высовывайся!»

Он повернулся ко мне.

«Жюв — су-лейтенант; он только что присоединился к нам: прямо весь плюмаж и белые перчатки[129]. Хочет поиграть в героя в своём первом наступлении, и только прикончит себя со всем своим взводом. Теперь я не могу лишить его этого самого — наступления. Он быстренько начнёт, но остальные тоже не будут сидеть сложа руки и не дадут ему играться в героя одному. Так что это будет настоящее состязание в скорости. Жюв подчиняется приказам Эсклавье. У них будет самая трудная работёнка. Триста метров в полный рост по открытой местности, прежде чем начать рукопашную — это будет долго. Мерса!.. Мерса — бывалый старший аджюдан, стойкий парень. Он может продержаться пятьсот метров… Не забудь, Мерса, ты отправишь свои миномётные снаряды в стену бамбука, прямо напротив взвода Жюва, затем присоединишься к нему и будешь держаться рядом. Понял? Так… Мерса знает, господин генерал, что я подвожу его замыкающим в тыл. Заткнись, Эсклавье, дай мне сказать. Что ты там сказал? Будешь ждать сигнала, как все. Ты дальше всех? И что? Будешь бежать быстрее».

С каждым из своих людей он менял тон: дружелюбный, суровый или ироничный, но с Эсклавье всё было иначе — с ним он говорил с глубокой привязанностью, похожей в чём-то на страсть или любовь.

Распеги повернулся ко мне и сказал.

«Эсклавье командует ротой, где служат Жюв и Мерса, — он безупречен».

Хотя ваш Распеги не отдал ни одного стандартного приказа, я чувствовал, что его батальон находился в абсолютной готовности, все его роты на позициях… люди, напружинив мускулы, готовы были броситься вперёд.

Он ещё раз оглядел местность прищуренными соколиными глазами, вызвал каждого из командиров рот, чтобы убедиться, что они под контролем, а потом отдал приказ атаковать — «Гоу!»[130] — как раз в тот момент, когда первая из миномётных мин Мерса разорвалась в зелёной чаще бамбука.

Распеги оставил меня и тоже направился туда в сопровождении нескольких людей из своего штаба. Я бежал за ним и, уверяю вас, что мне пришлось собрать всё своё мужество, всю свою гордость, чтобы не улечься прямо в тёплую грязь. Этот чёртов парень заставил забыть, что мне пятьдесят лет и я генерал.

За десять минут деревня была взята, а остатки вьетминьского батальона рассеялись и укрылись в подземных убежищах под крытыми соломой хижинами.

Манёвренная группа прибыла в четыре часа дня. Тогда батальон Распеги отошёл, оставив новоприбывших зачищать траншеи, словно кость, которую сытый тигр оставляет доглодать шакалу.

Полковник, командовавший манёвренной группой, ухватился за эту возможность и в рапорте пропел себе славу о захвате деревни.

Генерал осушил бокал и скривился — шампанское было сладким и тепловатым, а он любил только брют и хорошо охлаждённое:

— Я совершенно не согласен с методом командования Распеги. Такой метод слишком сильно привязывает человека. Я не чувствую, что сперва обязан пригласить своего рядового в гостиную на чашку кофе и послушать, как он рассказывает о своей матери или излагает взгляды на мир, только потому, что посылаю его на смерть. Части, подобные той, которой командует ваш Распеги, в конечном итоге могут превратиться в подобие секты, которые будут сражаться не за страну или идеал, а только за самих себя, подобно тому, как монах предаётся самоистязанию, чтобы достичь рая. Вы слышали о Священном отряде из Фив, где пары влюблённых друг в друга мужчин приковывали себя цепями друг к другу, чтобы умереть как один? Успокойтесь, между парашютистами Распеги нет ничего чувственного, напротив, есть нечто религиозное… Но эти цепи существуют и связывают вместе рядовых, сержантов и офицеров. Я уверен, что Распеги выковал эти цепи бессознательно. Они созданы из его власти над своими людьми и его любви к ним — и когда я говорю «любовь», я имею в виду самый широкий, высший, да, почти мистический смысл этого слова. Эта любовь достигает своего апогея в тот самый момент, когда он намеренно посылает своих людей на смерть. Возможно, именно поэтому он настаивает, чтобы перед началом боевых действий, его отряды были чистыми, выбритыми, в отличной форме и выглядели наилучшим образом.

Опыт подобного рода тревожен. Я много думал о Распеги, этом звере, обвешанном медалями, безупречном тактике, хитром, как обезьяна, умеющим сделать себе рекламу, точно кинозвезда, но в то же время зверем склонным к метафизике. Это чрезвычайно опасно для армии. Если хотите моего совета, я никогда бы не сделал Распеги генералом. Я бы на всю жизнь оставил его полковником, со всеми почестями, какие он бы только смог вынести. Но, возможно, стань он генералом, эта его сила могла бы внезапно исчезнуть. Такое случалось и раньше. Повышение до генерала — решающий шаг, начинаешь смотреть на игру под другим углом… Так значит, Распеги охранял ваши стада, полковник?

Старый полковник Местревиль задал тогда следующий вопрос:

— Что бы сделал с таким человеком Наполеон?

— Дал бы ему звание маршала. Он верил в неизведанные силы, в судьбу, в случай. Когда полковника собирались повысить до генерала, он всегда спрашивал: «Удачлив ли он?» Другими словами, находится ли в гармонии с собственной судьбой? Такой вещи, как удача, больше нет, есть только экономика и статистика, искусственная экономика и ложная статистика, которые устраняют Распеги и всех ему подобных. Не могу сказать, что сожалею — я как раз приближаюсь к возрасту