Если вы приветствуете, – и очень хорошо делаете, с великим почтением людей, которые говорят: «не знаю» о мельчайших явлениях, то как в то же время вы осмеливаетесь говорить: «знаю» и утверждать или отрицать высочайшие истины? С каким духом, например, вы произносите такого рода нелепость: «в природе нет и никогда не было цельных и крупных явлений?»[219]

Ну, да происхождение-то природы, начало вашего вещества, возникновение жизни, – что же это? Неужели не цельное и не крупное явление?

Какое явление цельнее и крупнее видите вы из ваших трущоб?

Вы исследуете такие-то мелкие явления, ну и объявляйте о них свое мнение, об их отношениях к ближайшим явлениям, а что касается до первых основных вопросов, приложите печать молчания на уста свои.

Вы заставляете человека заниматься тщательно исследованием о влиянии такого-то червячка на соседнее растение, и запрещаете ему наблюдать, изучать самого себя – есть ли тут смысл?

* * *

Вы глумитесь над 23-х летним Карамзиным, зачем он, приведенный в восторг прекрасным видом в Швейцарии, записал у себя в дневнике «прекрасная природа и проч.», вы не позволяете наслаждаться видами природы (следовательно, и пейзажи Пуссеня, Рюисдаля, Айвазовского, отдаете в придачу с Пушкиным к Шекспиру за пару сапог), – ну есть ли тут смысл?

На брань слово купится: не учинить ли нам такую мену с вами, разумеется, не на систему Дарвина, а на ваши приложения к ней, на ваши рассуждения о ней?

А что касается до ее изложения по книге «О происхождении видов», то надо согласиться, что Писарев исполнил это мастерски: живо и ясно.

Такой легкости в изложении подобных случаев встретишь редко и у французов. Изложение было как бы продолжением его университетских занятий, кои назначались ему профессорами, напр., отчета о системе Гумбольта и проч.

Он показал в этом случае свой талант, очень замечательный, но, в самоосклаблении[220], вздумал сам судить и рядить о высших человеческих задачах, и, разумеется, дошел до нелепостей, как мы видим выше.

Писареву в образовании, вероятно, предстояло еще много метаморфоз, если б он не погиб преждевременно.

Надо сожалеть, что другие несчастные юноши, не имея его таланта, останавливались на его парадоксах, и начали колобродить не только словом, но и делом.

О разборе Дарвиновой системы (Письмо естествоиспытателя)

М<илостивый> Г<осударь> М<ихаил> П<етрович!> Вы желаете непременно, чтобы я подробно и откровенно высказал вам, почему мне было так прискорбно видеть ваше решение напечатать написанные вами заметки о Дарвине, почему от напечатания их я вижу только вред, и надеюсь ни на какой полезный результат.

Я вас глубоко уважаю, а, по-моему, уважение к человеку всего лучше выражается и доказывается тем, что ему говорят правду. Простите же невольную резкость моих слов за то, что мотивом их служит правда, и уважение этой правды в вас. Может быть, я ошибаюсь в нашем сложном вопросе, но ошибаюсь правдиво, т. е. с полным убеждением и не вследствие минутного только увлечения. Призовите же свое беспристрастие историка и выслушайте дружелюбно и нелицеприятно мнение, прямо противоположное вашему, хотя бы оно шло только от ученика учеников ваших.

Итак, начинаю. В прошлом письме я выразил следующие мысли: во-первых, что вы стоите на ошибочной, как мне кажется, точке зрения относительно Дарвина; во-вторых, что, желая написать критику на учение Дарвина и указать его слабые стороны, вы написали только карикатуру на него, и в-третьих, что, для отделения доказанного и верного от гипотетического и шаткого в учении Дарвина, нужно быть естественником, нужно специально знать ход естественно-исторических исследований, нужно быть знакомым с методом, задачами и целями естествознания не по популярным только сочинениям, но по изучению самой науки, самой природы. В виду этих соображений я высказал желание не видеть вашей статьи в печати. «Избави Бог от карикатуры, – сказали вы на это, – я лучше разорву свое сочинение, чем подам им повод к карикатуре в научных такой важности вопросах». Вы захотели иметь более подробные данные, на коих я основываю свое мнение, и я исполняю вашу волю, хоть с некоторым насилием со своей стороны: полезно спорить о Дарвине можно только в специальном исследовании, в сочинении, основывающемся на новой разработке массы фактов. В общих же чертах исписали столько по поводу Дарвина, и в особенности против него, столько раз проводили в сотнях сочинений одни и те же доводы за и против, что всем, следившим за Дарвиновскою литературой, все эти споры набили оскомину, подбавлять которую, или возбуждать ее снова в себе, мне всегда крайне не хотелось. Кто не писал о Дарвине, и чего только не написано, но путного, основательного и нового встретишь вряд ли в одном проценте между всей этой грудой печатных листов. Неужели же и наш дорогой Михаил Петрович прибавит несколько листов к этой печальной истории толчения воды, и притом по доброй воле, а не по журнальному наряду. Эта мысль так мне не нравится, что я, никогда не писавший длиннейших писем, а тем более по Дарвиновскому вопросу, решился сделать отступление от принятого раз навсегда правила, и досадить вам своей оппозицией, которая, вероятно, я это чувствую, останется гласом вопиющего в пустыне.

Все, написанное вами о Дарвине, идет в разрезе со всей той задачей, которую вы преследуете: 1) как человек науки, 2) как историк, 3) как философ, 4) и как религиозный вполне человек. Простите это смелое слово, но прочтите нижеследующие пункты и положите решение.

Как человек науки, вы даете вашей статьей возможность бросить комом в науку невежеству, и это вот почему: форма. Содержание написанного вами о Дарвине может действовать только на малообразованных. На людей, черпающих свои убеждения относительно естествовидения из общедоступных книг, написанных даже не естествоиспытателями. Всякого, хотя несколько знакомого с критическим методом порядочных популярных сочинений по естествознанию, ваша статья не только не убедит, но и не удовлетворит. Остаются, следовательно, те, которые или никогда ничего путного не слыхали о естествознании, или же слышали из таких источников, по которым естествознание считается наукой прямо ведущей к аду, в которых она отждествляется с материализмом и всякими вредными «измами», на которые падко наше время, кричащее так много о развитии науки, но в действительности имеющее сильные поползновения заставить говорить науку не то, что она последовательно вырабатывает, а то только, что сказать полезно с точки зрения вовсе не научной, а иной… В это ли, не установившееся, относительно научных вопросов и изысканий, время