Все приспособления животных к их теперешнему образу жизни выработались понемногу, путем постепенных и незаметных видоизменений. Водяное животное могло превратиться в земное, ходячее – в летучее, дневное – в ночное, и так далее, причем. Разумеется, все эти превращения могли совершиться и наоборот[202].

Черви были родоначальниками насекомых, подобно тому, как рыбы были родоначальниками пресмыкающихся, птиц и млекопитающих[203].

По словам Дарвина, можно было бы наполнить целые страницы доказательствами, что вымершие животные занимают середину между ныне живущими группами. И особенно интересно то обстоятельство, что все эти доводы можно целиком заимствовать из сочинений великого палеонтолога Оуэна, который на теорию Дарвина смотрит с ужасом и отвращением. Другой первоклассный ученый, Борранд, так же горячий противник Дарвиновского легкомыслия, говорит, что безпозвоночные животные прошедших геологических периодов принадлежат к одним порядкам, семействам и родам с ныне живущими, но не были в те времена разграничены на такие резкие группы, как ныне[204].

Группы близких между собой видов составили с былое время одну общую форму; а эта общая форма образовала в прошедшем один вид, и связывалась с другими видами в родовые и семейные группы, которые все вместе в более отдаленную эпоху имели своим родоначальником также одну форму, еще более общую; и таким образом, переходя постоянно от частного к общему, к более общему, и к еще более общему, мы дойдем наконец до того предела, где кончаются геологические документы, и где следовательно начинается темное царство, поэзии и метафизики. Туда уж мы не пойдем[205].

Дробление форм на новые формы составляет в жизни природы необходимое явление. – Когда дробление началось, тогда крайние формы одерживают перевес над промежуточными, и стремятся сделаться более крайними. – Таким образом, легкие и индивидуальные особенности дают начало прочным разновидностям; разновидности, постоянно удаляясь друг от друга, превращаются в отдельные виды, дробятся и становятся родовыми группами; в родовой группе крайние виды развиваются обыкновенно лучше средних; средние уничтожаются; из одной родовой группы, вследствие этого выпадения средних видов, образуются две отдельные группы, которые вместе составляют семейство. – И этот процесс разветвления идет все дальше и дальше: проходят миллионы лет, миллионы веков, миллионы тысячелетий; одни отделы разрастаются и дробятся, другие слабеют и уничтожаются; исчезают независимо целые семейства, порядки и классы, и наконец получаются те безконечно-разно-образные и резко очерченные формы, с которыми в настоящее время никак не умеют справиться классификаторы[206].

Во всей органической природе нет ничего неизвестного, кроме тех общих законов[207], которыми управляется вся материя[208].

* * *

Непобедимая и роковая сила вещей… везде одна и та же; она действует и на скотном дворе английского сквайра, и в девственном лесу тропической Америки, в развалившейся клетке русского мужика и в холодной глубине полярного океана. Закон тяготения управляет движением тех частиц жира, которые поднимаются на поверхность вашего супа, и тот же закон господствует над теми тысячами миров, которые представляются нашим сильнейшим телескопам в виде неясных туманных пятен. А закон тяготения отличается от тех законов, по которым совершается развитие органической жизни, только тем, что последние гораздо сложнее первого, и гораздо менее исследованы.

Но все законы природы, простые и сложные, исследованные и неисследованные, физические или психологические, одинаково непоколебимы, одинаково не терпят исключений, потому что все они одинаково вытекают из необходимых свойств безпредельного мирового вещества[209].

* * *

Цель естественных наук никак не формирование миросозерцания, а просто увеличение удобств жизни, расширение и расчищение того русла, в котором текут наши интересы, занятия, наслаждения, словом все то, что мы называем жизнью[210]. Для естествоиспытателя нет ничего хуже, как иметь миросозерцание[211]. Если вы думаете, что Фохт, Моле-шот и другие подобные им имеют миросозерцание, то вы сильно ошибаетесь. Эти люди просто настолько сильны умом, что откинули все бредни[212], которыми наслаждались, а подчас и пугали себя (?) окружающие их взрослые дети в очках, в париках, с бородами и бакенбардами. Они решились каждую вещь брать в руки, осматривать, класть ее под микроскоп, опускать в кислоту, и потом сообщать публике описания своих опытов с рисунками и чертежами; как люди, способные работать мозгом, они, конечно, видели некоторую связь между наблюдаемыми явлениями и даже старались находить эту связь, располагая свои наблюдения в известной последовательности; общих результатов они не нашли еще, потому ли что их вовсе нет (!!), или же потому, что фактическая часть науки еще малоизвестна; как бы то ни было по своей теории мира они не построили, и в этом, вообразите себе, и состоит величайшая их заслуга[213].

Мы все еще сильно заражены наклонностью к натурфилософии, к познанию общих свойств естества, основных начал бытия, конечной цели природы и человека, и прочей дребедени[214], которая смущает даже многих специалистов и мешает им обращаться, с микроскопом и с анатомическим ножом[215].

Если все это не одно чистое шарлатанство, что предположить как-то совестно, то это продукты скороспелых теорий, а скороспелые теории – остаток средневековой методы восходит к началу всех начал, когда знаешь факты из пятого в десятое, и когда почва еще колышется под ногами.

Изучая природу, вы имеете дело со слепыми силами, но с силами громадными, постоянно действующими, которые не попадутся для вас ни вправо, ни влево. – Управлять вы ими можете, но для этого вы должны знать их, а не составлять себя об них произвольные теоретические понятия.

Каждая естественная наука имеет свои практические приложения; от степени развития этих практических приложений зависит вся наша жизнь; самохранение, удобства жизни, наслаждения – все это возможно только при знании всеокружающей природы, тут уж на теории далеко не уедешь[216].

* * *

В природе совершаются или могут совершаться тысячи мельчайших явлений, которые то здесь, то там доставляют одной из сражающихся сторон перевес над другой; многие из этих явлений, по тем или другим неизвестным причинам, могут остаться первыми звеньями такой цепи событий, которая потянется чрез длинный ряд столетий, уничтожит множество существующих пород, и создаст на их место множество видоизменений[217].

Приводя это мнение, Писарев замечает, «что очень немногие люди, и притом только самые замечательные, способны просто и откровенно сказать: «не знаю», и что эта превосходная способность начала развиваться у мыслящих людей только в очень недавнее время»[218].

Дай Бог, чтоб эта способность развилась у нас как можно больше и успешнее.

В странные противоречия может впадать человек! Писарев требует