ангельские!! — томятся в качающем-страстном танце — и в лицах (губастые юноши!) — по-хоть! Влажные, _с_ы_т_ы_е_ глаза, (выпуклые большей частью) влажные губы… и эти губы-рты… жу-ют! И видно, как глотательной спазмой продвигаются в горле куски… чего? — Стоят два стола: на одном — колбаса (не зеленая), сыр, яйца… На другом: груды хлеба пшеничного — глаз режет белизна! — молоко в бутылках, стаканы, сливочное масло глыбой, варенье. Два жида-юноши у входа, с… винтовками? Те пары потанцуют, прижимаясь _э_т_и_м_и_ местами, — к столам, запихивают до растопыренных ушей _в_с_е_ и — все напев истомный, напев Востока. Музыканты, во фраках-рвани — то-же жуют… все жует-п_о_е_т_ телом пухлым — льнет друг к другу — прилипает — и все плывет — покачивается — в ритме — танце — в «дунканизме». А кругом, под окнами — издыхают. Да, я это видел. Помню, враз толкнули мы друг друга, взглянули в глаза друг-другу — и сказали враз: «видите..?» Это был — самый подлинный Пурим (см. книгу Эсфирь)312. Соитие на трупах (всех: русских, татарских, армянских…) Тогда вечерами громыхали грузовики — полные трупов, и на ямах мостовой — эти трупы подскакивали, вздымались плечи, головы, руки… — и падали. Тоже — и ребят — грудами, как мерзлых поросят — возили. Вот — материал. Сделай из него этюд, очерк… — все. Можешь — протокольно, краткими фразами. Можно — плавным течением рассказа, эпически. Если не найдешь в себе «ключа», ритма, тона… поищи у меня — в «Свете Разума» (книга), там есть рассказы («Музыкальное утро»313, «Гунны»314… еще…) Надо выдержать ритм. Можно переломить, — одним — общий фон голода-умирания (1 часть), другим — _н_а_п_е_в… Но — просто, просто, даже _с_у_х_о. Можно так: (подзаголовок) Рассказ друга… рассказ доктора, рассказ прохожего… — ну, что сама найдешь, дорогушечка моя.

Вот как ты любишь! Я тебя засыпал письмами, памятуя, что тебе тяжело. А мне?! Или — «чем больше женщину мы любим, тем меньше нравимся мы ей»315? Оля, я не хочу быть навязчивым. Это мое письмо — последнее, пока не получу твоих. Чем я тебя обидел? Что — в безумии был? И как все это мелко… — я видел (и — ви-жу!!) в тебе большое сердце… Разве все мои письма не сказали тебе _в_с_е_г_о? Моя Алушта свободна от большевиков316. Уеду… скоро. Ты меня _у_д_а_л_я_е_ш_ь_ (а сам не верю, что написал!) (никуда не уеду без тебя, _з_н_а_ю). Ну, я спокоен (вовсе нет). Я тебя нашел, я тебе дал — (мало дал!) что мог — из отдаления. Будь здорова! (да!) Будь счастлива (со мной!), Оля. Бог да благословит тебя (и меня!)[133] Не бойся писать. Пиши, рви, правь, пиши — добьешься. _С_а_м_а_ _в_с_е_ поймешь. Тебе _д_а_н_о.

Твой Ив. Шмелев

Озноб, лягу. 9 ч. 30 вечера

[На полях: ] 6.XI

Твои письма от 29.X — воскрес! Никакого озноба, здоров, — ве-рю!

Ты — ВСЕ. А что это — ВСЕ — сейчас _н_а_п_и_ш_у.

Иду за твоими увеличенными фото (два). Фото, что привез «дубина» — _д_л_я_ меня — _в_с_я_ ты! Молюсь! Спасибо за гримасы.

Ответь: могу ли — par expres?

Я… живу…?! — только тобой. _Т_о_л_ь_к_о. Ты все _з_а_п_о_л_о_н_и_л_а, ибо ты сама великое искусство. Даже — мое искусство!

Я вчера случайно раскрыл «Историю любовную» и — до 3 ч. ночи! Сказал себе: молодец, — Тонька!

Я прав: ты была бы Величайшей Актрисой! Ты — (еси) — есть она.

Можешь воплотить _в_с-е.

75

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

12. XI.41 1 ч. дня

13. XI — 11 ч. дня

Милая Олёль, какая ты большая стала — «девушка с цветами». И — портрет-«гримаса» увеличил. Чудесная! Все новый образ, новая загадка. Я разгадал тебя. Узнаешь, почему — _т_а_к_а_я.

Да, об «ошибке», моей. Все — правда. Моя «ошибка»: — так внезапно все сказал тебе, о нашей жизни, Церковью благословленной! если бы! Это (мне показалось из твоего ответного письма, 2.Х, — ) тебя смутило, и ты — _о_т_х_о_д_и_ш_ь. Вот, в чем моя «ошибка», — в отчаянии показалось, — вот почему сказал: мои «Пути Небесные» — «погублены». Ну, довольно об этом.

Твой рассказ о свадьбе, обо всем тяжелом, — я с болью принял. Скажу: достойнейшая из достойных, горжусь тобой. Но так мне горько! Ты узнаешь, почему. Письмо твое — рассказ о жизни — потрясло меня: _т_а_к_ ты написала! Да, и эта сцена, с И. А., — ты и его _о_ч_а_р_о_в_а_л_а, _в_и_ж_у. Всех чаруешь. Кто — ты? Знаю: этой ночью вдруг осветилось мне. Слушай, дива: ты — от Храма, от Святых недр. Моя Дари — тоже, от Церкви, но не вся. В ней — «Божья золотинка», чуяние миров иных. Дари влечет неизъяснимо, всех. Тебя — всю, до восторга. Да, ты узнала в ней сестру. Я дал тебе ее. Быть может, для тебя ее искал, писал, — и вот, Тебя нашел, _ж_и_в_у_ю. Дари — сложна. Но ты — сложней: тебя века лепили. Этого тебе никто не говорил, никто не скажет. Богом дано мне было — узнать тебя. Дари — твоя предтеча. Слушай, Оля.

В каждом — две сущности, известно это: душа и страсти. Не ново это. Гениальный поэт говорит об этой «двойне» глубже и точней. Вот, Тютчев: «О, вещая душа моя317, — О, сердце полное тревоги, — О, как ты бьешься на пороге — Как бы двойного бытия… — Так, ты жилище двух миров, — Твой день — болезненный и страстный, — Твой сон — пророчески-неясный, — Как откровение духОв… — Пускай страдальческую грудь — Волнуют страсти роковые, — Душа готова, как Мария, — К ногам Христа навек прильнуть». Красиво, четко, ярко, глубоко. Огромное — в немногом: свойство великого таланта. Я иду от того же, «двойственного», и даю _с_в_о_е_ наполнение. Отсюда — Дари, как проявление _б_у_н_т_а_ в человеке, двух основ его. Кто победит? Это _н_е_р_в_ «Путей Небесных». Они остановились, я умирал духовно, ты знаешь теперь все. И вот, на крик отчаяния — явлена мне ты. Кто — ты? Теперь я знаю. Да, Дари _т_в_о_я_ предтеча! В тебе течет лучшая из кровей, — земно-небесная. Ты — как чудотворная Икона, «обмоленная». Даже невер Герцен, говоря об Иверской, признает силу этой «обмолённости»318. Ты таишь в себе, от многих поколений — «Свете тихий», «Тебе поем», «Святый Боже…»319 — все зовы, все моления, все _г_о_р_е_н_и_я_ сердца твоих отшедших, миллионы очей народных, молящих все Святое… — все людские скорби, все грехи, все боли, все восторги, всю близость к Богу, все-все, поведанное на-духу твоим отшедшим… все, к Богу вознесенное в молитвах твоих творцов, (все от них — в тебе!). Ты