только немного напрячься и вспомнить. Но как только я пыталась это сделать, тут же всплывала Вера на носилках и эта кошмарная нога, мужская нога, нога Стаса в пижонском коричневом ботинке. Мне казалось, что я буду умирать, и даже тогда, перед смертью, этот ботинок будет стоять перед моими глазами. Я видела его очень четко, каждую деталь, могла подробно описать узор на подошве, цвет аккуратно завязанного шнурка. И я предпочитала не думать, что стало с хозяином этого ботинка, со Стасом. Впрочем, и так было понятно, что с ним стало.

После того, как Пашка вскипел, они со следователем отошли в сторону и говорили о чем-то минуты две, не больше. До меня долетали только обрывки разговора, да я и не вслушивалась, я боролась с очередным приступом тошноты. Но одну фразу этого Левашова я расслышала очень хорошо. Он сказал: «В кабинете было три человека, один погиб, другая в коме, и только ваша жена может что-то нам сообщить».

Не то чтобы мне было сильно жалко Стаса. Я мало его знала, а те эмоции, которые он у меня вызывал за время нашего недолгого общения, вряд ли можно было бы назвать приятными. К тому же он наверняка был просто по уши замешан во всех этих преступлениях. Но такая смерть – это слишком страшно.

Обуреваемая этими невеселыми мыслями, я перешагнула порог квартиры и на мгновенье застыла.

– Ого, – только и смогла выговорить я и вслед за Павлом осторожно прошла в комнату, удивленно вертя головой по сторонам.

Квартира встретила нас тишиной. И чистотой.

Томка не только умудрилась протереть все поверхности в доме, она даже помыла паркетный пол, к которому, если честно, мне и подступаться-то было страшно. Раньше я никогда не жила в старинных, полуантикварных питерских квартирах с паркетными полами, да и Томка, насколько я знаю, тоже. И за все свое время пребывания здесь я ни разу не озадачилась вопросом, как же, собственно, их, эти полы, чистить. А вот Томка озадачилась. Как приехала, так сразу и озадачилась.

И пыль – этот бич старых, заполненных вещами квартир. Ее просто не было. Нигде.

Улучив момент, тайком от Павла, я провела рукой по полированной поверхности черного секретера, стоявшего в гостиной. До всего ужаса и кошмара последних двух недель, пока я в одиночку куковала в Пашкиной квартире, неторопливо переводя детективчик и изображая из себя хорошую хозяйку, этот чертов секретер был моей головной болью – он просто притягивал к себе пыль. Но Томка, видимо, знала какое-то тайное слово, иначе я ничем не могла объяснить себе ее победу над этим древним деревянным чудовищем.

Все это впечатляло несмотря на то, что после пережитого меня, кажется, вообще мало что могло впечатлить.

– Томка совсем сбрендила, – сообщила я Павлу, когда мы прошли на кухню. – Никогда не думала, что плиту можно отдраить до такой степени. Кстати, где она сама? Томка?

– В магазине, – Павел указал мне на листок бумаги, пришпиленный к холодильнику.

«Я ушла в магазин, скоро буду, если голодные, то можете пока поесть суп», – гласила записка, написанная четким учительским почерком.

Суп стоял тут же, на отдраенной плите. Огромная кастрюля источала такой восхитительный аромат, что мне, несмотря на постоянно подступающую тошноту, тут же захотелось поесть.

– Ничего себе, я даже не знала, что у тебя есть такая большая кастрюля, – поразилась я.

– Она от мамы еще осталась. Стояла внизу, в дальнем шкафу. Я и сам про нее забыл. Яна, что ты стоишь? Садись. Может быть, ты хочешь есть? – Пашка спохватился и чуть ли не силой усадил меня на диван. – Ты же ничего не ела с утра? Давай, я тебе налью тарелку?

– Лучше подождем остальных, наверняка они скоро придут…

– Черт! Ванька! Как же я забыл! Совсем из головы вылетело с этим всем…

Пашка рванул в прихожую и вернулся со своим телефоном.

– Я звук отключил, когда мы в больнице были, чтоб не отвлекали, – пояснил он, уже набирая чей-то номер. – Вот я болван! Ванька же должен был к нам в офис заехать, мы договорились с ним созвониться… Черт… Ваня! Прости, пожалуйста, просто у нас тут очередное ЧП, я тебе расскажу, как только ты подъедешь. Нет, не в офис, мы уже дома…. Ты где? Ну, давай тогда прямо к нам… Плохо слышно… Что? Нет, все в порядке уже, давай при встрече. Все, жду. – Павел отложил телефон. – Он скоро будет, он недалеко отсюда… Яна! Давай ты полежишь пока. Тебе же сказали, что надо лежать. Пойдем, я тебя уложу.

– Паш, да погоди ты, – заупрямилась я. – Мне уже лучше, честно. К тому же, сейчас Ваня приедет. Наверняка он что-то выяснил. Ну, пожалуйста. Я потом прилягу. И вообще я голодная. И кофе хочу.

Пашка вздохнул.

– Вот что ты за человек такой? – устало пробормотал он. – Ну что тебе все время неймется? Ну, хорошо, я сварю тебе кофе, но потом ты сразу пойдешь в постель без разговоров.

– Как это без разговоров? – возмутилась я. – А Стрельцов? Надо же ему все рассказать. Про взрыв у Веры. И потом, он же ездил к своим приятелям, и у него точно есть информация для нас!

– Я с ума с тобой сойду, – сообщил мне Пашка, подходя ко мне и опускаясь передо мной на корточки, – Я за сегодняшний день весь поседел, наверное.

Я обняла его за шею и притянула к себе. Он уткнулся мне в живот, и я почувствовала, как он напряжен.

– Не преувеличивай, – я зарылась руками в его шевелюру и попыталась неуклюже пошутить, чтобы скрыть невозможный прилив нежности к нему. – Нет у тебя никаких седых волос…

– Значит, будут! – Пашка поднял ко мне свое лицо. – С тобой у меня точно будет или инфаркт или инсульт. А может и все сразу. Ян, ну объясни мне. Сказано же тебе было, сиди в приемной, жди меня. Куда тебя к Вере-то потащило? Вот осталась бы в офисе, ничего бы этого не было. Ну, вот скажи мне, Ян, с какого такого перепуга ты туда сбежала? Что ты там забыла?

И тут мысль, которая не давала мне покоя, словно только и ждала этих Пашкиных слов, вынырнула из подсознания, и меня словно пронзило током. Наверное, при этом я сильно изменилась в лице, потому что Пашка немедленно напрягся и с тревогой заглянул мне в глаза.

– Яна? Что такое? Тебе хуже? Говорил же, надо лечь пойти…

– Инга, – проговорила я неожиданно охрипшим голосом. – Инга. Это все Инга…

– Боже, ну причем тут Инга! Яна, ты чего? – в