На лице Ксении появилась улыбка. Добрая такая улыбка, адресованная по всей видимости Павлу и входившая в абсолютный диссонанс с ненавистью, которую источали ее глаза. Все это выглядело довольно жутко, словно кто-то в порыве дурацкой шутки налепил чужую радостную улыбку на лицо Ксении. Я вцепилась в Павла еще сильней.

– Давай она просто уйдет. Ты сейчас положишь пистолет на стол, мы выпустим Яну из квартиры и потом с тобой сядем и поговорим…

– И будем вместе? – в голосе Ксении послышалось сомнение.

– Обязательно. Мы с тобой будем вместе. Все будет так, как ты захочешь…

Нет, этого я уже вынести не могла. Почему-то наставленный на меня пистолет не производил на меня такого впечатления, как Пашка, обещающий, что будет вместе с этой рехнувшейся психопаткой.

– Эй, вы там совсем охренели! – вырвалось у меня. – Какое вместе? Куда вы меня выпустите? Да о чем вы вообще говорите?

– Видишь? – Ксения снова сорвалась на крик. – Ты видишь? Она не даст нам быть вместе! Это все из-за нее! Все! Отойди в сторону! Ее надо пристрелить, как вонючую крысу!

– Не надо. Она сейчас просто уйдет, – Павел словно читал на распев молитву, медленно, успокаивающе выговаривая слова. – Просто выйдет из этой квартиры и никогда сюда не вернется. А мы тут с тобой…

– Вот уж дудки! Никуда я не уйду! Паш, ты тоже рехнулся? – вот теперь мне по-настоящему стало страшно. Паника пронзила меня острыми иглами, совсем как осколки стекла, впившиеся в мою руку после взрыва в Верином кабинете.

– Уйдешь, – спокойно сказал Павел. – Ты сейчас уйдешь, Яна. А мы останемся тут. Да, Ксения?

– Никуда она не уйдет! – Ксения взвизгнула так, что уши заложило. А потом неожиданно заговорила медленно и тихо. – Она останется здесь и будет валяться на полу такая же мертвая и уродливая, как та, другая… Она тоже хотела встать между нами. Та силиконовая дура. Пашенька, любимый, теперь она больше не будет путаться у тебя под ногами. Ты же этого хотел, да? А я ее убила. Это было даже приятно, долбануть ее по башке и услышать хруст ее черепа. В том вонючем туалете… Я хотела убить там эту, – Ксения мотнула головой в мою сторону. – Эту твою новую суку, но та, другая, с сиськами и губами, тоже хотела быть с тобой. И поэтому я от нее избавилась. А сейчас и от этой избавлюсь. И тогда мы наконец-то будем счастливы.

Я подумала, что схожу с ума. Или сплю. Силиконовая дура. Это она о Милане? Так значит, это она, Ксения, убила Милану? Хотя хотела убить меня? В том туалете в ресторане она ждала именно меня, спрятавшись в кабинке? И это я должна была лежать там, на полу, в луже крови и с пробитой головой? Меня затошнило так, что я едва справилась, пошатнувшись и тяжело задышав.

– Мы обязательно будем счастливы, – словно сквозь слой ваты до меня доносился монотонный голос Павла. Словно мы все продолжали исполнять свою странную роль в этой разворачивающейся пьесе абсурда. Потому что реальным все это быть не могло. – Все будет хорошо. И для этого совершенно не обязательно еще кого-то убивать.

– Ты не понимаешь! Любимый, ты ничего не понимаешь! Отойди от нее! Перестань ее загораживать!

– Ну так объясни мне. Давай ты мне все спокойно расскажешь, и мы вместе с тобой подумаем, что делать дальше. Только опусти пистолет…

– Вместе? Ты действительно хочешь, чтобы мы были вместе? – голос Ксении изменился, в нем послышались человеческие нотки, но ее тон вовсе мне не понравился.

– Разумеется, – уверенно ответил Павел. – Главное, опусти пистолет…

– Я знала! – торжествующе заявила Ксения, все еще продолжая целиться в нас, а ее лицо озарилось улыбкой, такой неуместной и оттого пугающей. – Я знала, что ты тоже меня любишь! Еще тогда знала, когда ты подошел ко мне. Помнишь, Паша, два года назад? Когда эта стерва, моя начальница, наорала на меня из-за того, что я забыла сделать копии? Я тогда стояла в холле у лифта и плакала. Пока она кричала на меня. А ты подошел ко мне, поставил эту Ингу Робертовну на место и сказал мне, что все будет хорошо. Ты помнишь?

– Два года назад? – я почувствовала, как Павел вздрогнул, но он быстро справился с собой и продолжил все тем же спокойным тоном. – Конечно. Конечно, Ксения, я все помню.

– Я знала! Погоди, – она одной рукой полезла в сумку, болтающуюся у нее на плече и, порывшись, извлекла из нее какой-то кусок ткани, не сводя взгляда с Павла и не опуская пистолет. – Ты помнишь? Это тот платок, который ты мне дал тогда? Я всегда ношу его с собой. Никогда не расстаюсь. Это символ нашей любви.

В голосе Ксении звучало столько нежности и пафоса, словно она стояла на сцене и изображала из себя какую-нибудь там Офелию.

– Боже, какой платок? Что она несет? Какой символ любви? Я что, после сотрясения двинулась по фазе и теперь у меня глюки? – простонала я, не в силах больше это слушать.

– А ты заткнись, тварь! – Ксения опять перешла на зашкаливающие децибелы. – Тебе не понять! Ты неспособна на такое чувство! Ты просто похотливая сука, которая совратила моего любимого. Ты думаешь, что если он с тобой спит, то у тебя есть на него какие-то права? Да что ты понимаешь, тупая скотина. Настоящая любовь – она другая! Ее нельзя портить грязным актом совокупления, как у животных. Я тоже сначала этого не понимала! Но потом ты, Павел, мне это объяснил.

При упоминании имени Павла голос Ксении опять наполнился нежностью и патокой.

– Чего? – Пашка, кажется, тоже растерялся. – Я? объяснил?

– Ну, конечно. Ты же поэтому расстался со своей силиконовой куклой. Потому что понял, что настоящая любовь – это то, что у нас с тобой. Тогда, помнишь? У тебя был день рождения. В прошлом году. И ты мне все объяснил. И поцеловал в первый раз.

– Твою ж мать, – сдавленно прошептала я, борясь с накатившим головокружением. – Так вот с кем ты уехал в такси с того пресловутого дня рождения. Вовсе не с Ингой, а с этой бесноватой. Паш, у тебя что, с ней что-то было? Да что вообще происходит-то!

– Ты можешь помолчать? – тихо прошипел Павел и тут же обратился к Ксении. – Не сомневайся, я все очень хорошо помню.

– И ты тогда мне сказал, что я хорошая, и что я буду счастлива. Мы будем счастливы. И нам надо подождать до того, как мне исполнится тридцать лет. Всего-то год оставался. Паша, я ждала!