— До обучения в академии, знаете ли, в мои обязанности тоже входило беседовать с этими малышками.

Абсолютно всё убранство просторной комнаты, я бы даже сказал: зала, было выдержано в белых, лазурных и светло-серых тонах. На полу в центре лежал чрезвычайно пушистый ковёр, а на нём расселись в кружок десятка полтора разновозрастных девочек — все в бирюзовых платьишках. Самая старшая, лет двенадцати, держала раскрытую книгу — видно, читала остальным вслух. Самой младшей, мирно спящей на руках у другой девочки, не было и годика.

На сборище за дверями они все молча смотрели круглыми глазами. Потом какая-то трёхлетка рассмеялась, протянула к Курвинде пухлые ручки и назвала её по имени. Следом радостно загомонили и остальные.

Косоглазая улыбнулась и шагнула через порог, жестом пригласив нас следовать за ней. Но Гринду, дёрнувшуюся было вперёд, я остановил.

— Да, мне тоже кажется, будто что-то здесь не так, — прошептал за спиной Йорф.

В отдалении раздался грохот. Значит, лиловые уже заняли позиции и вступили в бой. А ведь по плану Садрины я должен быть с ними в этот момент…

— Времени мало, госпожа, — громко произнёс я. — Выводите их. Девочки, слышали? Здесь опасно. Вставайте, мы отведём вас к порталу.

Медленно и неуверенно юные аристократки принялись подниматься на ноги, кидая растерянные взгляды на Курвинду. Можно было списать их нерешительность на то, что они не привыкли повиноваться приказам незнакомых мужчин, или… Лица лазурной я не видел — она как раз склонилась над спящим младенцем, чтобы забрать его у девочки.

В дальнем углу зала виднелась большая узорчатая ширма…

— Ну же, выходите поскорее! — прикрикнула Гринда. — Ваши матери и сёстры вас ждут. Корфа, чего ты мнёшься? Не узнаёшь меня? Я твоя троюродная сестра.

— А я, я — я ваш сосед, госпожа Лирна! — высунулся Зутти. — Помните меня?

Трёхлетка снова рассмеялась, указала на него пальцем и пролепетала: «Жутти!»

— Не в этом дело, — тихо сказал я товарищам.

Старшая из девочек, так и не выпустив книгу из рук, пристально глядела на меня. Она стояла спиной к Курвинде, и губы её беззвучно шевелились, выговаривая одно и то же слово. «Уходите», — прочёл я по ним.

— Назад! — отрывисто велел я товарищам, одновременно жестом отправляя шикшней внутрь комнаты. — Приготовьтесь к бою!

— К бою с кем? — испуганно спросил Йорф, отпрыгивая к стене.

— Багровые, — понёсся из-за дверей зычный голос. — Чего застеснялись, пушистые? Не стойте на пороге, проходите. Кто же, кроме вас, защитит этих малышек?

Я выругался, наблюдая в щель между дверью и стеной, как из-за ширмы вперевалочку выходит толстуха в лазурном.

— Прикройте, — бросил я друзьям, и шагнул вперёд, заводя руки за спину. Громко и нарочито развязно произнёс: — Привет, госпожа как-вас-там. Смотрю, вы сегодня не на передовой? Габариты не позволяют сражаться или неотложные дела?

Боковым зрением я видел, как дрожат руки Йорфа и Гринды, готовые в любой момент развернуть передо мной экраны.

Лицо толстухи пошло белыми пятнами, но фальшивая улыбка стала только шире. Она сделала ещё пару шагов вперёд и положила пятерню на темноволосую голову одной из своих маленьких пленниц.

— Храбрец избранный, — промурлыкала она. — Знала уже парочку подобных тебе, которые считали, что наглость способна компенсировать нехватку мозгов и навыков. Оба плохо кончили.

Давай, давай, думал я; помели какую-нибудь высокомерную чушь, да подольше. Мне нужно ещё совсем немножко…

— Вы на них сели, госпожа? — в притворном ужасе вскричал я. — Кошмарная смерть!

Толстуха рассмеялась.

— В твоём мире крупное тело — повод для насмешек, мальчик? Угадала? Ты права, Курвинда, он забавный. Даже жаль, что…

— Мама…

— Не спорь с матерью. Так надо. Его смерть деморализует их.

В её ладони росло и переливалось жидким серебром непонятное свечение — такой магии я ещё не встречал. Зутти ойкнул и предпринял попытку утянуть меня за руку прочь, но я стоял столбом и смотрел, как толстуха размахивается, готовясь швырнуть сверкающий комок…

— Мама!..

На этот полный отчаяния крик лазурная не могла не обернуться. Побледневшая Курвинда стояла за её спиной, не выпуская из рук спящую малышку. Вокруг шеи девушки ровным кольцом парил десяток шикшней, каждый из которых целился в нежную кожу невидимым остриём. Один подлетел слишком близко, и из места укола уже струйкой сочилась кровь.

— Издеваешься? — зашипела толстуха, снова разворачиваясь ко мне. — Только попробуй навредить ей, и вся эта мелочь… — она в ярости повела рукой в застывших на своих местах детей.

— Только попробуй навредить мне или кому-нибудь из моих товарищей, — спокойно отозвался я, — и дочери у тебя больше не будет. А эти… Слыхала ведь, что я сделал с медным семейством? Так почему меня должна заботить судьба кучки девчонок, которых я в первый раз вижу?

Неподалёку снова что-то грохнуло.

— Ух ты, — как ни в чём не бывало заметил я. — Кажется, косметическим ремонтом вам теперь не обойтись. Если вообще будет что и кому ремонтировать. Ты, — я кивнул старшей девочке. — То есть… Вы, госпожа. Заберите младенца у этой. Все остальные — ко мне, живо.

— Ты пожалеешь, — шипела толстуха, глядя, как девочка дрожащими руками вытаскивает малышку из одеревеневших пальцев Курвинды. — Ты понятия не имеешь, во что ввязался.

Из-за движения ещё несколько магических игл царапнули кожу косоглазой, и она судорожно втянула воздух. Умирать-то и правда не хочется, не врала тогда в подземелье.

— А венценосная бабка где? — невинно поинтересовался я. — Тоже где-то здесь прячется?

— Госпожа императрица командует обороной дворца, — высокомерно бросила Курвиндина матушка.

— Надо убить её, Руто, — мрачно произнесла Гринда, когда последняя из девочек покинула зал.

— Согласен, — вздохнул я и шагнул через порог. — Выбирай, госпожа, твоя жизнь или жизнь твоей дочери? Ничего личного, но сама понимаешь, кто-то из вас должен заплатить.

— Не тяни уже, — горько усмехнулась та. — Только её оставь в живых!

— Оставлю, — пообещал я и ударил.

Магическое лезвие легко прошло между рёбрами и вонзилось прямо в сердце. Я нахмурился. Последний поступок толстухи резко реабилитировал её в моих глазах, и тем сложнее было справиться с муками совести. Всё же к человеку, способному на самопожертвование, трудно не испытывать уважения.

Я