Шрифт:
Закладка:
— Ягер неотёсан, — сказала Реция тихо, но без присущей Акме мягкости в голосе и во взгляде; тон ее был недружелюбно насмешлив. — Простите ему этот недостаток, Ваше Высочество.
Ягер лишь смерил девушек и кронпринца презрительным взглядом, поклонился дочери своего повелителя, вымучено, скривив лицо, и убрался восвояси.
Густаво Акра оказался жутко голодным, но ел неторопливо, беззвучно. Выражение лица его становилось все более умиротворенным и усталым. Вскоре, после плотного ужина, ему захотелось спать.
Цесперий и Сатаро помогли ему помыться в воде из ручья, нагретого на огне. Мирослав неотступно был рядом, тихо беседуя с кронпринцем. А Акме и Реция тем временем готовили ему постель с подушкой да с теплыми покрывалами.
Густаво дали одежду саардцев: темно-зеленый колет, светлую рубаху темно-коричневый плащ. Кронпринц не пожелал избавиться от своего истерзанного колета, ибо на нем был вышит герб Нодрима, посему он попросил Акме сохранить его.
Когда его уложили, целительница принесла ему пиалу с водой, в которой разбавила несколько успокаивающих капель. Густаво выпил воду залпом, и девушка накрыла его одеялом.
— Я благодарен тебе, Акме… — прошептал он, засыпая.
— Приятных сновидений, Ваше Высочество, — тихо, почти ласково прошептала она. — Это был долгий день…
— Быстро поправится, — заверил её Цесперий, готовясь ко сну. — Молод, силен. О нем не волнуйся. Уж я позабочусь о нем.
Акме улыбнулась, взяла фавна за руку, ласково её пожала и прошептала:
— Благодарю тебя, Цесперий. Ты незаменим. Ты так помогаешь мне!
Фавн улыбнулся, и щеки его слегка порозовели.
— Стало быть, я заменим, — буркнул Сатаро, нависнув над нею, пугающе близко склонив к ней лицо.
— До чего капризен! — усмехнулась девушка, отмахнувшись от него.
Она поднялась и вместе с Рецией отправилась смывать с себя тени и тревоги этого дня перед сном.
Ночью к Акме пришла Аштариат. Голос ее, низкий, глубокий, певучий, нашел отклик во всех закоулках истерзанной души. Провидица была в ослепительно-белом платье, которое сияло на солнце и окутывало фавну ярким светом. Аштариат вела её за руку по черным коридорам Иркаллы.
«Куда ты ведёшь меня?»
«К свету», — последовал ответ.
«Туда, куда я иду, не должно быть света. Мне нужна тьма, чтобы уничтожить ее».
«Тебе нужна тьма, чтобы её покорить».
Вскоре Провидица и Акме вышли из Иркаллы к белому свету и подошли к краю обрыва, посмотрев вниз.
«Взгляни!» — прошептала Аштариат, взмахнув рукой.
Дым и туман рассеялись, и внизу им открылось безбрежное поле. Акме отчетливо видела огромное войско союзников. Видела она знамена Карнеоласа, Атии, Нодрима, Полнхольда, Сильвана, Эрсавии, Беллона и даже Акидии. Видела она и одинокую фигуру, одетую в светлое, которая стояла далеко от союзных армий, спиной к ним, лицом к врагам, разведя руки в стороны, сияя удивительным молочно-белым огнем, будто ангел-хранитель всех союзных государств. Собой она закрыла горизонты запада и тучами затягивала небосвод. Будто сияющие колесницы, к союзным армиям летели грозы. Ничто не препятствовало им. Лишь тот сияющий человек, маленький и одинокий, со слабыми всполохами своего диковинного огня.
«Видишь ли ты это, Акме Рин?» — тихо говорила Аштариат.
«Кунабула сметет союзников, будто буря морская одинокую лодку», — отозвалась Акме прохладно и чудовищно спокойно.
«Кунабульская армия — твоя армия, — страшно произнесла Провидица. — Ты одна можешь повелевать ею».
«Что мне надо сделать? Остановить её или встать во главе?»
«То, что подскажет сердце».
Аштариат сияла, и сияние это все более раздражало Акме, которая необъятным плащом своим защищалась от его мощи, а он дымился на свету.
«Кто этот безумец, что стоит отдельно ото всех и сияет?» — небрежно махнув в сторону неизвестного, холодно осведомилась девушка.
«Это Лорен Рианор».
Гадливость шевельнулась в душе её, как только услышала она это имя.
«Ничтожный отпрыск Атариатиса Рианора?»
«Твой брат».
Акме вновь засмеялась.
«У меня есть брат?»
«Неужто не помнишь?»
«Должно быть, когда-то у меня действительно был брат, — отозвалась Акме, ледяно и мстительно. — Но его давно нет. Он канул в небытие времени».
«Вон он, живой и здоровый. Ждёт тебя, чтобы ты помогла ему. А ты натравила на него свою армию. Останови этот страшный поток и снизойди до разговора с братом».
«Нергал — брат мой. Великая Праматерь Рештаретете — моя мать. Зачем лжешь ты и прочишь мне в родственники этого ничтожного человека?»
«Великая Праматерь Рештаретете и моя мать. Лорен Рианор — и мой брат. А ты — моя сестра», — сказала Провидица, спокойно и строго.
«Нет!» — злобно воскликнула Акме, оттолкнув Провидицу, будто та была живым существом из плоти и крови, а не бесплотным духом.
«Ты не была рождена Иллеаном Рином и Равеной Фронкс? Бейнардий Фронкс не твой дядя, который в любви и заботах воспитывал тебя и Лорена? Гаральд Алистер не твой возлюбленный? А Арнил Вальдеборг… Плио Акра… Хельс, капитан Личной Гвардии государя Трена… Руфин Кицвилан… Элионий Андриган… Буливид Торкьель… Авдий Веррес… не друзья твои, не товарищи, которых ты столько дней жаждала увидеть?… а маленькая Августа, которую спасла ты и которая спасла тебя?..
«Я не знаю их».
«Память твоя отреклась от них».
«Я не могу любить их и никогда не могла: они враги мои».
«Это твоё последнее решение, Акме Рин?»
«Иного быть не может. И имя мне не то, что ты назвала».
«Что ж, — Провидица поглядела на нее страшными светлыми без зрачков глазами, — ты отреклась от всех своих родных и близких, от друзей и товарищей, от своего сильного имени. Нет тебе спасения. Я проклинаю тебя. Шамаш проклинает тебя. Великая Праматерь Рештаретете проклинает тебя. Да будешь ты навек заключена в недрах той крепости, что ты осмелилась назвать своею. И пусть лишь зной от ядра земного будет тебе воздухом, а тьма Иркаллы — твоим единственным другом да тюремщиком!»
Аштариат взмахнула руками, и тучи сгорели. Сквозь них множеством стрел на Кунабулу посыпались солнечные лучи и прожгли одеяние Акме. Они обуглили кожу её, выжгли ей глаза. И, гонимая всеми ветрами, она дымом уползла во тьму, змеёй пресмыкаясь.
Акме, вздрогнув, очнулась. Она медленно поднялась, чтобы не разбудить Гаральда и решила пройтись, чтобы отдышаться после дурного сновидения. Ладонью коснувшись стены, она отдернула руку, будто обожглась. В стенах Иркаллы по-прежнему ощущалась зловещая сила, дрожью и теплом отзывающаяся на её прикосновения. Акме вспомнила голоса, что слышала, как только оказалась в Кунабуле. Залы Иркаллы отзывались на прикосновение ее сиянием факелов. Она вспомнила демона в Верне, который поклонился ей, когда
