– С чем пожаловал?

Клыш молча протянул договоры.

Земский посмурнел. Кинул взгляд на настенные часы.

– Зайди!

Завёл Даньку к себе, плотно прикрыл дверь.

– Так что у тебя по Мещерскому?

Клыш откашлялся, настраиваясь на ироничный, привычный для Земского тон разговора.

– Мягко выражаясь, грубо говоря, – антисоциальный тип, – начал он витиевато. – Две судимости. Упорное нежелание работать, как все, – по трудовой книжке. Не раз возбуждали уголовные дела по частнопредпринимательству и занятию запрещённым промыслом. Но – всякий раз ускользал. А ныне на новых дрожжах расцвел: под прикрытием артели, вопреки действующим нормативам, заключает договора с частными лицами и госпредприятиями, в которых выступает по сути посредником. Сводником, если по-другому. Можно сказать, – в особо крупных размерах.

Клыш значительно постучал по договорам.

– И на комбинате у него явно есть сообщник, который эти мухлёжные, втридогора, договора устраивает и наверняка под это имеет откаты. Понимаю, дядя Толечка, что у вас таких договоров ворох, и времени каждый пролистать не хватает. Но кто-то же вам на подпись их подсунул.

Земский склонился к селектору:

– На пятнадцать минут меня нет… Знаю, что Комков на месте. Пусть без меня начинает… Ты зачем в милицию пошел? – без паузы обратился он к Клышу.

Лицо Даньки вытянулось.

– У тебя элитный вуз, языки. Такие юристы по нынешним временам нарасхват. А ты в зачуханный райотдел! Зачем, спрашиваю?

– Так…

– Две судимости, – повторил Земский – желчно.

– Так точно-с! – процедил Клыш, распознавший издёвку. – Первая, изволите знать, – за незаконный переход границы. Родителей – за шпионаж!

– Так ты, стало быть, в милицию шпионов ловить пошёл?! – полные губы Земского запузырились.

– Дядя… Анатолий Фёдорович!

– Справочки почитываешь! Семнадцатилетний пацан, родившийся в эмиграции, которого родители воспитали в любви к родине! И который о родине этой с младенчества грезил! Мамочка на ночь вместо сказок рассказывала. Мещерские во время оккупации год прятали у себя еврейскую семью. Знаешь, чем это грозило?

Клыш от стыда запунцовел, – вспомнил жестокое обвинение, брошенное им Мещерскому.

– Он не говорил этого.

– А кто ты такой для него, чтоб он перед тобой душу распахивал?! – выкрикнул Земский. – Ты для него – продолжение тех, кто его пацаном сажал! А мне как раз говорил. Едва Германия капитулировала, всей семьей явились в советское консульство в Париже с просьбой разрешить вернуться на Родину. И разрешение получили. Официальное! На бланке! За подписью! А едва оказались в Германии, в советской оккупационной зоне, Родина их встретила-приветила. Родителям – шпионаж впаяли. Лёшке как малолетке снисхождение вышло – всего-навсего незаконный переход границы. Пятёркой отделался патриот. Только выпустили, принялся родителей разыскивать. За это на год в дурдом упекли. И – справедливо: сумасшествие налицо, – репрессированных надумал искать. Другие отказываются от родства. А этот – искать! Ну не псих? Старший Мещерский, правда, сгинул. А мать-таки разыскал в Казахстане. В АЛЖИРе (сокращение от Акмолинский Лагерь Жен Изменников Родины). Умишком, правда, немного тронулась графиня. Не перенесла тесных объятий Родины. В Москву путь был заказан. Поселился с полоумной матерью меж двух столиц. Но он же, злобный антисоветчик, на этом не остановился. При Хрущёве ещё судимость схлопотал! И за что бы?

Клыш сглотнул:

– За воспрепятствование осуществлению избирательного права.

– С матерью в бараке они жили. Среди зимы горячую воду по капремонту отключили. А подключить недосуг! Куда ни писали, без толку. А у матери – графинюшки избалованной – туберкулёз с лагеря. Собрал подписи соседей, что, если воду не подключат, не пойдут голосовать.

– Подключили?

– В сутки. А его, подстрекателя, всё туда же!

– Я этого ничего не знал, – повинился Клыш.

– А хотел знать?! – Земский пристально вгляделся. – Не бумажку, а что за ней, знать. Иной раз это всё переворачивает. Хотя не влезать в детали проще.

Клыш насупился.

– Пусть так. И Вы правы, что меня мордой… Но сейчас-то дело за другое возбудили.

– Ой ли? – не поверил Земский. – А по мне, всё то же! Как альбиноса в стае – клюют за то, что на других не похож. А насчет подписей… Обелить никак меня надумал? Не выйдет у тебя. Хорош бы я был, если б подмахивал договора не вникая. Не только вникал, но сам Мещерского разыскал и поставил задачу. У мужика редкий дар организатора: находить нужных людей и сводить меж собой. Ведь кто такой модельщик? Столяр высочайшей квалификации! Предприятию, допустим, надо выполнить литьё. Для этого нужны деревянные заготовки – модели, особой точности. Кто попало их не изготовит, только спецпредприятия. А у тех свой план, бывает – на год вперёд. Да предприятие за этот год в трубу вылетит. И такие бригады для всех нас – спасение. Ты вот модельщикам этим десятки тысяч в пику обсчитал, – он потряс договорами. – А знаешь хоть, что комбинат на них миллионы сэкономил? Я уж не говорю о сроках. Зайдёшь после к плановикам, я дам команду, – получишь справку об экономии… Артельными договорами тычешь. А нет, чтоб прикинуть, зачем ему вообще эти договоры?

– Чтоб прикрыться…

– Да чтоб артельщиков-инвалидов подпереть! Он им с каждой продажи отстёгивает. Они ему – с валенок да матрёшек – по рублю. Он им – с картин – по сотне. Крутой навар?! Да святой же мужик, Даниил! И – характер! Одно то, что за десятки лет об колено ломали, да сломать не смогли…

– Но, дядя Толечка! Всё-таки нельзя же так влёгкую – выгодно-не выгодно, – взмолился Данька. – Есть закон: кому с кем можно заключать, с кем нельзя! Всё расписано. Химкомбинат, скупающий ширпотреб, – да вас самого тягать начнут!

– Иди-ка сюда! – Земский подозвал Даньку к окну. – Помнишь, трубы, что вам, пацанятам, показывал? Одну, самую грязную, снесли. Но другие по-прежнему дымят. Выдают продукцию. Так вот, если б я на каждый запрет озирался, они б не дымили.

Клыш болезненно скривился:

– Но я-то не могу не оглядываться! Юриспруденция как раз и состоит в соблюдении законов. Иначе – коллапс.

– Коллапс! – поддразнил Земский. – В головах у нас, похоже, у всех коллапс случился. А главная беда – в головах у тех, что рулят. Конечно, рукавицы да валенки, что УРС, по моему распоряжению, у инвалидов скупает, – не комбинатовского уровня дело. Но ведь одну планету топчем.

Заверещал селектор. Земский склонился.

– Да! Иду!.. Началась планёрка, – извинился он перед Клышем. – Тоже – мозговой штурм. Решается, в какую сторону комбинат развернём… От любой случайности зависит.

Уже в дверях задержался. Ухватил Клыша за рукав:

– Хотя, если подумать… Случайного ничего не бывает. Кто судьбу сильней подтолкнёт, в ту сторону и покатит. Как там у поэта? Алька нам с тётей Тамарочкой на днях декламировал. «Если солнце зажигают, значит, это кому-нибудь нужно!» Тоже места себе не находит парень. Всех вас, как погляжу, – мотает.

– Так подскажите! – попросил Клыш.

Земский поколебался. Но новый звонок заставил его торопиться.

– Сам! – решил он. – Прочно лишь то, до чего сам дойдешь.

Он