– Да причём тут – было-не было, когда тебя товарищ попросил, – не принял извинений Гутенко. – Помнишь, какие планы строили: всё захватить, всех подмять, и – единой колонной ломимся в первые ряды!.. Вот ты б меня попросил, я б как угодно извернулся, а за что посадить нашёл бы. Потому что друг! А ты, получается, при первом шухере своего сдал. И ради кого? Вот скажи, какая тебе от этого дедка польза?.. Окатыч уверен, что ты с него поимел. Если бы! Тогда б хоть по-человечески понятно… Э, что с тобой! Ты не с Афгана, ты со школы контуженный.

Махнув безысходно рукой, Вольдемар удалился.

(Июль 1986 года. «Комсомольская экономика»: 1) НТТМ (07.86 года. ЦК КПСС – «Положение о структуре и руководящих органах системы н-техн. творчества молодёжи». Через договоры с предприятиями; 2) Центры организации досуга молодёжи. Доходы от деятельности – «на решение уставных задач, политико-воспитательную работу, развитие детского творчества». Центрам – право ВЭД, хоздеятельность с гос. и иными пр-ми. Освобождение от подоходного налога; 3) кооперативы при комитетах комсомола.)

Глава 6. Шелопуты

Перед началом рабочего дня Константин Павлюченок забегал за почтамт, совал две копейки в автомат АТ-4 и жадно подставлял оплывшее лицо под пульверизатор. Дыхнув на собственную ладонь, принюхивался, перебил ли одеколон запах перегара. Причёсывался перед телефонной будкой с оборванной трубкой.

Лишь после этого, несколько освежённый, выходил из-за угла и по асфальтовой дорожке чинно шёл к трёхэтажному зданию обкома комсомола, что на площади Ленина.

Степенно поднимался на второй этаж, в отдел рабочей и сельской молодёжи. Отпирал дверь с латунной табличкой – «Завотделом Павлюченок», ничем прочим от других дверей не отличающуюся.

Зато внутри кабинет поражал своей нестандартностью. Первое, что бросалось в глаза, – пришпиленный к стене ватман с витиеватой вязью поверху – «Получение углеродных волокон на опытной установке периодического действия». Под заголовком размещалась каллиграфически прочерченная схема установки. Константин Павлюченок всё ещё крепко тосковал по несбывшейся науке. До сих пор вспоминал времена, когда после армии вернулся на химкомбинат, поступил соискателем во ВНИИСВ и горячо взялся за диссертацию. Дни, когда, едва проснувшись, торопился в КБ – за кульман, а вечером – в диссертационный зал областной библиотеки, ныне казались счастливейшими в жизни.

По утрам завотделом обкома комсомола проезжал на служебной машине по Московскому шоссе, мимо комбинатовских корпусов, жадно вдыхал запах сероводорода.

– Аж пробивает, – блаженно шептал он. Водитель удивленно косился.

Связи с комбинатом Павлюченок не порывал. Там шла другая, живая жизнь. Шаг за шагом продвигалась реконструкция. Сносились устаревшие цеха, поднимались новые производства.

– И моя идея могла бы в струю попасть, – вздыхал Котька. Изредка, когда становилось вовсе невмоготу, доставал он папки с диссертационными набросками, что до сих пор лежали в левом верхнем ящике стола, перелистывал, обновлял цитаты из пленумов и выступлений Генерального секретаря. Тем и ограничивался. Но возникало ощущение, что день прожит не зря.

Как-то в кабинет заскочил Оська Граневич – член обкома комсомола от Химкомбината. Увидел чертёж.

– Ишь ты! – подивился он. Выдернул из карандашницы отточенный карандаш, пририсовал пару линий. Павлюченок завистливо сглотнул, – за десяток секунд Граневич уловил то, над чем сам он бился неделями.

– А вообще толково, – оценил Гранечка. – Зря ты ушёл. Вместо чтоб груши здесь околачивать, возвращался бы в КБ.

– Думаешь, ещё не поздно? – Котька облизнул пересохшие губы.

– Отчего поздно? Тебе там самое место.

Ещё раз вгляделся:

– Нет, в самом деле что-то проглядывает.

Склонил курчавую голову на бок, прищурился оценивающе. Вновь схватил карандаш, чуть изменил угол. – Вот если в этом направлении перерассчитать – как тебе? Приходи в самом деле. Посидим вдвоём. Помаракуем.

У Павлюченка от головокружительной перспективы заныли зубы. Тем более слово Граневича становилось на комбинате всё весомей. В нём видели будущее светило.

«Ну чего, в самом деле, робею? Поставить вопрос ребром перед Девятьяровым – не может, чтоб не отпустил!» – уговаривал себя Павлюченок. Но всё не решался.

Котька оглаживал схему, будто рисунок желанной, не давшейся женщины. Ощутив першение в носу, подходил к комсомольскому знамени. С чувством высмаркивался. Перед зеркалом на трюмо оттягивал мешки под глазами. С неприязнью оглядывал ладную «тройку».

Сейчас бы клеша, батничек с планкой и – по Вольного Новгорода с бабёшками.

Увы! Знаменитая ковбойская шляпа и расклешённые джинсы с бубенчиками пылились в недрах домашнего гардероба.

– Да, ходячий труп ответственного идиота, – констатировал Котька. Удрученно вздыхал:

– Прав Поплагуй. Это мы умеем: убить себя в себе самом.

Котька с ожесточением растирал уши. Распахивал кабинет. Озабоченно похлопывал в ладоши.

– Кто ко мне?.. Давайте, товарищи, проходите, проходите. Время не ждет.

И демонстративно переворачивал песочные часы.

В обкоме комсомола за Павлюченком утвердилась репутация крепкого аппаратчика. Малоконтактного, несколько суховатого, но умеющего твёрдо проводить в жизнь линию. Из предыдущего опыта Котька полагал основой успеха правильно подобранные кадры. Такие, чтоб полностью зависели от тебя.

Из классических персонажей, из тех, кого запомнил из школьной программы, он безмерно уважал Фамусова.

– Что Чацкий? Пустозвон. Только языком мести. А этот мудрец. Вишь ли, служители чужие ему не годятся. И верно, что не годятся. Нужен свой, который для тебя как облупленный и потому весь в твоей жмене. Тогда, может, без подлянки обойдётся.

Чистку аппарата он начал в первый же день – с собственного шофёра. Смуглый, с цыганской кровью Генка Гаврилов, едва в машину уселся новый зав, поднёс ему к носу волосатый, шибающий бензиновым духом кулак. От неожиданности Павлюченок отшатнулся.

– Пятый! Ты у меня пятый! – загоготал шалый Генка. Довольный розыгрышем, раздвинул пятерню. – Познакомимся, что ли! – растекшись в улыбке, он протянул руку.

– Нет смысла! – отреагировал Павлюченок без тени улыбки. Генка посерел. Понял, что шутка не показалась и что пятый, похоже, станет последним. Так и вышло.

Больше панибратства, двусмысленных шуточек, приколов, принятых среди своих, в присутствии «идеологически выдержанного» зава никто себе не позволял.

В районных организациях заведующего отделом рабочей и сельской молодёжи боялись панически.

Если требовалось в низовом звене навязать непроходную кандидатуру или пробить непопулярное решение, исполнение поручалось Павлюченку, и тот неизменно возвращался с результатом.

Первым поручением новому заведующему стала проверка выполнения Постановления обкома комсомола «Об укреплении классовой закалки молодежи Зарайского района».

– Как с закалкой? – позвонил Котька в местный райком комсомола.

– Закаляемся, – весело ответили ему. – Благодаря принятым мерам и особенно присланной наглядной агитации классовую сознательность подняли на недосягаемую высоту.

– Можем ли снимать с контроля?

– Снимайте, – разрешил секретарь райкома. Он был удачлив, на хорошем счету и котировался на выдвижение.

– Что ж, выезжаем бригадой. Готовьте приём.

– Даже не сомневайтесь.

Бригаду во главе с Павлюченком поселили на отшибе в пустующем пионерлагере, всех в одной комнате с печкой. Водки не завезли.

Наутро подъехал секретарь:

– Начнём проверку? Мы готовы.

– Уже всё видели, – сухо ответил Павлюченок. На ближайшем бюро райком был разгромлен за низкий уровень классовой закалки.

В комсомоле кучкуются люди смышленые. Больше в низовых организациях подобных промашек не допускали. Отныне