Он замолкает на секунду.

– Страдания человека не оправдывают боль, которую он причиняет другим.

– Ты прав, но у него тоже ведь не было выбора, – возражаю я.

Зейд стискивает челюсть, выезжает с парковки и сворачивает на грунтовую дорогу.

– Детка, у меня нет хорошего ответа для тебя. Если ты хочешь, чтобы я простил его, то этого никогда не произойдет. Он несет прямую ответственность за то, что чуть не убил тебя в той автокатастрофе, похитил и привез в место, где тебя неоднократно насиловали и подвергали издевательствам. Что ты, черт подери, хочешь от меня услышать? «Он тоже жертва, и он прощен»?

Я замолкаю. Так же как люди не делятся только на плохих и хороших, наших эмоций по отношению к ним это тоже касается. Рио причинил мне много боли, и независимо от того, кого я узнала в том доме, Зейд этого не пережил. Он не узнал Рио так, как я, и единственное, что он когда-либо будет видеть в нем, это человека, который разрушил мою жизнь. Я не могу винить его за это. Особенно если учесть, что я не уверена, что была бы так же снисходительна, если бы мы поменялись местами.

– Прости, – говорю я.

Он вздыхает.

– Тебе не за что извиняться, мышонок.

Ворота перед нами снова открываются, и он выезжает на дорогу.

– Ты можешь отвезти меня еще в одно место? – спрашиваю я.

– Куда угодно, – отвечает он.

Я поднимаю руку, показывая ему цифры, вытатуированные Рио на моем запястье.

– Я хочу сделать тату.

Он улыбается.

– Это будет мое имя?

Фыркаю.

– Мечтай, дружище.

14 марта, 2022

Зейд изо всех сил пытался убедить меня набить его имя на запястье, но я сказала, что это бич всех отношений. Он даже предложил набить мое имя на заднице, но, как бы ни было велико искушение, я отказалась.

Я набила замысловатую розу, которая полностью перекрыла цифры и стебель которой обвивает все мое предплечье. Я сказала ему, что теперь у меня есть своя роза, которая никогда не завянет, и клянусь, его глаза стали влажными.

Она красивая, и мне кажется, что я делаю шаг в верном направлении.

Почти у всех девушек и детей в убежище были татуировки с цифрами. Кто-то перекрыл их, но большинство оставили. Они решили носить их в качестве напоминания, примерно как Зейд носит свои шрамы. А другие, такие как я, хотят оставить эту часть позади и двигаться дальше.

И в первый раз с тех пор, как я оказалась дома, я почувствовала слабый огонек внутри себя, которого не ощущала прежде. Словно я начинаю исцеляться.

Глава 26. Алмаз

Ты так красиво истекаешь кровью, Алмаз. Твое тело будто создано для моего ножа.

Я опускаю дрожащую руку, все еще сжимая нож до белых костяшек пальцев. Может быть, мне не нужно готовить этот салат?

Черт, я знаю, это так больно, да, Алмаз? Посмотри на всю эту кровь.

Мой любимый цвет всегда был красным, и, боже мой, ты так красиво выглядишь, вся покрытая им.

По моему плечу скользит рука, и все эти воспоминания оживают. Ксавьер стоит у меня за спиной, готовый снова взять меня. Я не могу позволить этому случиться. Я этого не переживу.

– Нет! – кричу я, разворачиваясь и целясь ножом прямо ему в лицо.

А вид его собственной крови ему понравится? Я покажу ему, как великолепно она выглядит и на нем.

Мое запястье обхватывает рука, останавливая, но к черту его. Он не остановит меня – не в этот раз.

– Мышонок, – шепчет он, и это сбивает мой мозг с толку.

Лицо Ксавьера исчезает, и появляется лицо Зейда.

Мое сердце бешено колотится, я почти ничего не вижу от слез, и рука резко разжимается. Нож с громким стуком падает на плитку.

Черт, я чуть не воткнула нож Зейду в лицо. Мои глаза расширяются от потрясения, и единственное, на что я способна, – это просто стоять и смотреть на него, сомневаясь, не призрак ли он. Он пристально изучает мое лицо, никак не показывая своих эмоций, когда опускает мою руку.

– Осторожнее, мышонок, это мой самый главный актив.

Моргнув, я наконец лепечу:

– Даже не думай сказать моей матери.

Зейд сдвигает брови, его рот открывается, но затем закрывается, а потом он наконец произносит:

– Что именно?

Выдергиваю запястье из его руки, в моей крови бурлит адреналин, а теперь еще и смущение.

– То, что произошло, исключительно драматично, и, если она когда-нибудь узнает, что я такая же, как она, я умру.

Он растерянно моргает, в его инь-янь глазах отражается веселье.

– Прямо-таки умрешь, да?

Я резко киваю:

– Абсолютно несчастной.

Уголок его рта подрагивает.

– Тогда я и не помышлял об этом.

Фыркнув, я еще раз киваю, расправляю рубашку, просто чтобы рукам было чем заняться, кроме как тыкать в людей ножом, а затем поворачиваюсь, открываю ящик стола и достаю оттуда другой нож.

– Хорошо.

Он на мгновение замолкает.

– Хочешь поговорить о покушении на убийство, которое только что произошло?

– Не очень, – отвечаю я, нарезая морковку.

– Но я хочу.

Вздыхаю, кладу нож и разворачиваюсь к нему лицом.

– Зейд, думаю, я лучше расскажу тебе о том, как моя мать пыталась убедить меня четырнадцатилетнюю, что пояса целомудрия – это последний писк моды, но не о том, как я пыталась зарезать тебя.

Он снова молчит.

– Ладно, тут есть что обсудить. С чего начнем?

– Именно, можешь в это поверить? Я сказала ей, что она может также подключить к нему электрический ток, чтобы мне не пришлось долго страдать.

Он поднимает бровь, борясь с улыбкой.

– Да, детка, совсем не драматично.

Я смотрю на него насмешливо.

– Зачем ты пришел? Тебе что-то нужно?

– Только ты, мышонок.

Что б его. Почему он всегда говорит правильные слова? Он прекрасно знает, как мне это нравится, хоть я и не показываю вида.

Я прищуриваюсь, но он продолжает, слегка ухмыляясь:

– Несмотря на то что я нисколько не боюсь Сообщества, сейчас нам нужно сидеть словно утки в камышах, а еще мне нужно уладить несколько вопросов с Джеем. И несколько – с тобой, начиная с того, кто объявил охоту на твою голову.

– Клэр, верно? – уточняю я.

На его лице мелькает удивление.

– Откуда ты узнала?

– Она приходила навестить меня.

Его лицо становится пустым, но это только видимость. Под поверхностью бурлит гнев, прорываясь наружу лишь его жестким тоном.

– Что она сказала?