тот момент я твердо решила покрасить пряди в зеленый и розовый цвет. С одной стороны лица – в зеленый, с другой – в розовый. Я читала недавно, как легко можно это сделать, не покупая дорогой краски – надо смешать несколько лекарств из домашней аптечки. И еще я решила сделать себе кольцо в нос. Это больно и очень неудобно первое время. Но можно себе представить, что будет со всеми и дома, и в школе, если я появлюсь с разноцветными волосами и кольцом! Специальное кольцо у меня есть, мне подарили его на 8 Марта в школе – мальчики, как обычно, старались подарить что-то полезное и смешное и в этом году дарили шарики для пирсинга и кольца в нос, кому что.

– Ну всё, всё, хватит… Доскребла уже до дырок. У меня давно не было такого чистого пола.

Интересно, Надежда Сергеевна верующая? Я неожиданно поняла, что не видела в ее квартире ни одной иконы. Может быть, она верит в какого-то другого бога? Или вообще не верит, как мой папа и Назар Даниэлович. Вова тоже не верит, но он на этом не настаивает, потому что у него каша в голове, он просто не знает ничего, он сам так говорит.

Я решила потихоньку зарядить свой новый телефон, он очень быстро разряжается. Вдруг мне напишет Лелуш. Ну бывает же такое. Человек что-то делает, а потом жалеет об этом. И он напишет: «Извини, я был не прав». Он плохо пишет по-русски, но умеет писать, знает самые главные слова. «Я тебя люблю» – знает. «Ты красивая» – знает. «Ты моя», «Приходи сегодня» – знает. Почему опять всё это поднялось и не дает мне дышать? Почему мне опять так больно? Он со мной так плохо поступил, а я готова бежать к нему, если он меня позовет. Потому что в мыслях разговариваю с тем Лелушем, которого больше нет, который был раньше, с которым я встречалась почти каждый день. Два месяца. Я посчитала. С Покрова до тринадцатого декабря. Неужели в два месяца может поместиться целая жизнь? Это совсем другая, новая жизнь. Я не верю, что всё мое счастье длилось только два месяца. Если мы не виделись, мы переписывались несколько раз в день. Я ему писала обо всем. И он отвечал: «Ты хорошая». Или: «Я тебя люблю». А когда подарил мне телефон, то стал еще посылать в ответ милых котов или большое пульсирующее сердце. Он меня понимал лучше всех на свете. Мы не всегда ходили с ним в ту квартиру, иногда просто гуляли, держась за руки, или стояли где-то и долго целовались. Когда у него было слишком много работы, и я ждала его где-нибудь во дворе, он отмечал мне место на карте, и я его находила, это было такое счастье – наша с ним тайна. Он отвозил продукты, и на обратном пути останавливался рядом со мной на пять минут. И потом снова приезжал ко мне. Я всегда замерзала, пока стояла и ждала его. Но ни разу не заболела. Потому что он меня согревал, обнимая и прижимая к себе. Как мне всё это забыть, как поверить, что этого больше не будет? А когда появится на свет мой младенец, как я ему всё объясню?

Я посмотрела на стену с фотографиями детей Надежды Сергеевны. На нескольких, где дети маленькие, был еще мужчина, наверное, ее муж, больше он не появлялся нигде. Может быть, тоже умер.

Я решила никуда сегодня не убегать, потому что было очень поздно и сил у меня не было уже никаких, особенно после мытья пола. И бежать мне совсем некуда. Убегу завтра. За день можно уехать далеко-далеко. Если сесть на автобус или на поезд. Здесь тоже ходят поезда, я видела указатель «Железнодорожный вокзал», когда шла по улице.

Странно, что она ни разу не упомянула мужа. Спросить мне было неудобно. Я думаю, что он жив, просто для нее – умер. А дети – наоборот. Для нее они живые, молодые, дочке так и осталось навсегда девятнадцать, а сыну – двадцать семь.

Я спала так крепко, что когда проснулась, не сразу поняла, где я нахожусь. И только постепенно вспомнила все события вчерашнего дня. И свое решение бежать дальше. Когда я так близко к Москве, где Лелуш сейчас обнимает другую девушку, совсем не думая обо мне, мне больно и плохо. А когда я уеду далеко, это всё останется там. А мне станет легко и спокойно. И боль уйдет из моей души. Если он вдруг мне напишет, я смогу приехать. Но я не буду ждать этого, я постараюсь забыть его.

Надежда Сергеевна поручила мне сходить в магазин, дала немного денег и, мне кажется, специально стояла в прихожей, пока я надевала ботинки, боясь, что я возьму свой рюкзак и убегу. Я так и собиралась сделать, но не получилось. Я подумала – не пойти ли мне в своем большом ботинке, потому что у меня стала болеть спина, и еще потому, что он занимал слишком много места в рюкзаке, с которым мне нужно будет убегать от Надежды Сергеевны. А в объявлении о том, что я пропала, было написано, что я в таком ботинке? Я быстро зашла на страницу погоды, где это было. «Илюшин Григорий Иванович, 82 года…» На меня смотрел очень пожилой мужчина, который тоже ушел из дома и не вернулся. Всё, того объявления больше нет. Ура! Я опять свободна! И никому не нужна… Сказал внутри меня чей-то ехидный голос. Ну и ладно. Зато я больше не боюсь ходить по улицам. Ботинок я все-таки надевать не стала, на всякий случай.

Утром город, куда я приехала, показался мне скучным и совсем некрасивым. Вчера я видела какие-то старинные дома, а сейчас мне попадались темно-серые четырехэтажные дома, похожие на обычные московские хрущёвки. Пару раз меня посещала тревожная мысль о том, что меня ищут мои родственники, ведь дали же объявление… Зачем? Зачем они меня ищут? Им же без меня гораздо лучше. И места больше, и спокойнее. Они еще не знают про моего младенца… Мне показалось, что даже за одну ночь живот мой подрос. Я теперь сама его видела, когда смотрела сверху вниз.

Надежда Сергеевна утром за завтраком сказала, что она по моему лицу поняла, что я беременная. Странно, я ничего такого особенного в своем лице не вижу, никаких изменений. Но она сказала, что у беременных появляется особенное выражение,