Шрифт:
Закладка:
Тошнота подкатила к горлу. Голоса продолжали спорить:
– Пока свет есть, надо вытащить…
«О чем они?» – Мир расплывался. Цветные пятна. Черные, коричневые, серо-белые. Изредка в них угадывались лица. Меня снова трогали, как мешок с поклажей. Очертания стали яснее: вот струганые доски на стенах, вот грязные пальцы Барна, а там, на раскрытом сундуке, присел наемник из Псов.
– Хорошо ломай, чтоб чисто было, – советовал, кажется, Жуга.
Живой? Уже четверо? Кого-то не хватает.
Кого?..
– Подержи, чего расселся.
– Да устал я!
– Могилу-то дольше копать. Тут возни на минуту.
Блеснул нож, и ткань на штанах порезали так, что уже не зашьешь обратно. А под ней…
– Придержи его, говорю!
– О-ох, – я просипел, по спине прошел холод.
В Содружестве всегда было тепло.
– А ты умеешь? – с сомнением покосился Жуга и ткнул подбородком в мою сторону. В нижнюю половину тела. Туда, где все еще торчала проклятая стрела.
«О дьявол…»
Я резко согнулся, потянувшись единственной здоровой рукой к древку. Вцепился в запястье Барна.
– Нет-нет, – всхлипнул я, – не надо! Нет!
В маленькой комнате оказалось слишком много людей. Надавили на подрезанный бок, и я взвыл. Только это оказалось меньшей из проблем.
Послышался щелчок, и ногу словно вывернули наизнанку. Будто сняли мясо с кости, залили в рану ледяную воду… Крик заглушил все слова.
– Тихо-тихо, все удачно. Хорошо зашла, ровно.
– Так же и вышла, – хмыкнул Жуга.
Я скулил, пытался отпихнуть от себя чьи-то руки. Морщился от боли, запаха перегара. Чертов капрал! Жив и счастлив, пока меня здесь пытают. Боги!
Кто-то подсунул мне флягу с настойкой, я дернулся и пролил содержимое.
– Ну, тихо. Подержись там. Юда зашьет, как новенький будешь.
Я закашлялся, прошипел через зубы:
– Нет, не вздумайте, только не…
– Будешь дергаться – точно помрешь, – рявкнул Барн.
Казалось, если замереть сейчас, это будет последнее, что я сделаю в жизни. Я повернулся на бок. Вытянул руку в сторону арки, на которой еще болтались петли разбитой двери. Схватился пятерней за выскочившую доску в полу. Зарычал, потянулся к проему. Прочь, дальше, куда угодно. Будто можно уползти от этой гребаной боли!
– Ну, бешеный, – отозвался кто-то из Псов.
Когда меня подняли – Барн подхватил согнутые колени, а капрал, шатаясь, пропустил руки под мышками, – я снова зарычал. Только уже не осталось сил бороться. Наверное, так и несут туши на разделку, к колоде мясника…
Что толку держаться? Я умру здесь, в холоде и грязи.
– Оу-кх! – Из горла сипло вырывался то ли кашель, то ли стон.
Снова прояснилось. В коридоре особняка, на первом, сидела Руш. Она прислонилась к стене, а руки свободно лежали у бедер. Я не увидел, продолжала ли она дышать.
– Еще двое осталось, так? – спросил Барн, кряхтя под моим весом. Капрал не отвечал. – Как только погрузим, нужно уходить…
– Нет. – Гвон, казалось, совершенно не устал. – Сталбыть, еще за твоими спустимся, всему время.
Потолок сменился проемом, а тот – серым небом. Проклятые ступени и разница в росте! Я жмурился и шипел: плохо было в комнате, паршиво – на лестнице, а на дороге – хуже всего.
– Так себе затея, – пропыхтел Барн и снова шевельнул моей ногой так, что я заскулил от боли. – Если тут поляжем, и хоронить будет некому…
За спиной прорычали.
– Пусть попробуют вернуться! – Такого голоса у Гвона я еще не слышал. – Милости просим!
– Страшные у вас мечты, капрал…
Меня посадили у колеса телеги на сухую грязь.
– И люди, – добавил Барн, придержав меня за плечо. – Посиди так, идет? Не падай. Слышишь? Эй!
Подбородок упал на грудь, и мир снова потерял цвета.
Сильная боль пронзила щеку.
– Не спи.
Небо в серых тучах. Холодно. На губах соль. Кожу лица тянет, в горле першит. Левую ногу придавило камнем. Поднимаю голову – нет. Никакого камня нет.
Темно.
Снова боль. На левой щеке, потом – на правой.
– Подох? Подох уже, ну…
– Оставь его в покое, – недовольный голос Барна.
– Так ежели помер, чего ему сделается?
– Н-н, – пытаюсь попросить воды. С неба моросит чертов дождь. Капли попадают куда угодно – в глаза, затекают в уши, нос. Только не в чертово горло. Облизываю губы. На них скопилось немного влаги.
Меня не слышат – что-то гремит вдали: молот по железу, гроза, валят лес. Может, все сразу…
– На хера я стрелу вытаскивал? – сказал широкоплечий наемник и высморкался за правый борт. Обтер ладонь об кого-то в повозке. Знакомый плащ…
Пытаюсь пошевелиться, поднять голову выше. В глазах темнеет от одного усилия.
У левой ноги лежит Коваль. У него очень спокойное лицо. Рядом с ним Бун, голова накрыта потемневшей мешковиной. Поверх груди Коваля – грязная пятерня с короткими пальцами. Керех.
Мертвы. И я с ними. Втягиваю носом воздух. Смердит кровью, мочой, болезнью. Выдыхаю.
Нет. Еще нет.
Телега резко свернула, и я услышал свист откуда-то сверху. А потом на глаза наползла тень от высокого забора. Горели жаровни, шипел уголь. Острог.
– Открывайте, чего уставились? – Я не видел Барна, но отчетливо слышал его низкий голос. Он тяжело дышал, будто тоже принял стрелу, угостился железом.
– Барн, ты, что ли?
– Слепая выдра, – сказал наемник тише. А потом крикнул так, что я дернулся: – А кто еще?! Открывай, говорю.
– Матерь святая, солнце белое, энто наши там лежат?..
– Я его сейчас сам положу, – прорычал Жуга.
Но ворота наконец-то стали отворяться. Телега сдвинулась с места, качаясь в грязи. Приближались зеваки из Восходов.
– Кто вас так? А, ребята?..
Тут-то я и вспомнил про Рута. Хороши мы оба. Теперь. Разделили стрелы поровну. Валяемся – ни выпить, ни прогуляться. А виноват только один.
Вот и все учения, вот и вся беготня по утрам. Прочитанные страницы, заученные фразы. Гордись, Саманья. Услышь, Финиам…
– Я тут немного облажался. – Не сразу заметил, что сказал вслух.
Из-за борта телеги нарисовался шлем Барна. Наемник поднял забрало.
– Кто облажался, ты? – Низкий, басистый смех. – Да брось. Напротив! Ловко все устроил. Хорошо мы им в тыл зашли…
– Проредили, – хрюкнул кто-то из наемников.
– Как сорняки!
– Это «пропололи» говорится, – нудил любитель счета.
Барн постучал по борту.
– Крепкие враги попались. Вы бились как звери. И не скажешь, что из снабжения, да?
Я не слушал. Казалось, ноги уже нет. Только потому ничего и не болит, лишь так, слегка покалывает выше
