Хрясь! Дверь жалобно скрипнула.

– Еш-ше разик, – взмолился Бун, выбежал к улице, спустил стрелу и тут же вернулся обратно.

На дороге появился новый солдат. И еле успел спуститься по склону – Руш промазала.

– У меня еще есть! – рявкнула она, пытаясь звучать воинственно.

Только и недоумку ясно, что голос становится выше от страха.

– Ну же! – Удар по дереву, скрип. Проклятия.

«На что вообще годятся два меча?» – думал я, словно во сне наблюдая, как в воротах показались сразу три врага.

Керех тяжело дышал и мотал головой, будто что-то затекло ему в ухо.

«Западня», «паника в рядах». Сегодня это мои карты. И переиграть не выйдет. Я шагнул навстречу гостям.

– Сдохни, сдохни! – выплюнул потертый головорез, растерявший большую часть зубов до стычки с нами. Тело – что брусок. Крупные ноги, резвый шаг. Он скалился, как мясник.

Керчетта шевельнулась еще до того, как я захотел побежать прочь.

«Чувства – роскошь». – Блеснул клинок, распарывая жилистую руку.

– Гр-ру! – крутанулся и взмахнул дубиной этот брусок мышц. Толкнул меня назад, к двери.

Смрад чужого пота, грязного тела и волглого тряпья. Ни шагу назад. Тошнота.

«Роскошь для живых». – Хрустнул щит, встречая дубинку.

– Дави их, вперед! – подначивали солдаты за воротами. Один ублюдок зацепился руками за ограду, закинул ногу – показалось колено, задница, все тело.

– Куды!

Стрела угодила в бок, оттолкнула ловкача назад, по ту сторону забора. Все крики и вой смешались в один гул.

– Еще чуточку! Чуть-чуть! – зачем-то кричала Руш.

Зачем лгать, если мы только начали?..

Я уступил дорогу солдату, не приняв его вес на себя. Подставил ногу, всадил клинок в спину. Не успел солдат-брусок свалиться, его сменил другой урод, на этот раз с коротким копьем. Сноп искр, как живой огонь, – я испортил лезвие у гарды, чтобы уцелеть.

– Стреляйте! – кричали то ли наши, то ли враги.

Солдат с ячменем на глазу замахнулся, я принял его удар на щит, проскочил влево, чтобы пихнуть соседа под шестопер. Хрясь! Керех никогда не промахивался. В рядах появилась брешь: на склоне я увидел дюжину солдат и еще трех лучников. Один выстрелил, я укрылся за полотном. Боль пронзила руку. До чего же дерьмовые в Воснии щиты!

Я промычал сквозь стиснутые зубы, увидел, как враг корчится под моими ногами, выронив копье, водя руками по лицу, пытаясь нащупать кинжал. Руш спасла мне жизнь, а я завел их в западню из-за каких-то…

«Время роскоши – когда стихнет бой».

Крепкий и низкий боец, похожий на вора, вцепился в обод моего щита. Потянул с такой силой, что я пошатнулся, шагнул вперед. Справа зашел дылда, весь в рваной одежде – это он кричал, отдавал приказы…

– Лэйн! – взвизгнула Руш.

«Обреченная защита».

Я принял удар в бок. Попал гардой по плечу, хотя целил в висок. Рост, чертов рост!

«Держать ворота. Отступать – потом».

Через забор перелезали уже двое. Керех столкнул кого-то с ублюдком, державшим обод щита. Что-то теплое потекло с бока к бедру. Я направил острие по наитию, не глядя. Оно вошло легко и так же славно вышло.

Волна солдат напирала, толкая раненых вперед.

– Нет, не-е-е… – заорал подрезанный силач.

Меня схватили за сапог. Я не опустил взгляд, ударил левой ногой по земле. Еще раз и еще. Попал по чему-то твердому – пальцы, запястье?.. Васко пыхтел с правой стороны, с кем-то сражаясь.

– Лэйн! Дверь почти…

Дылда отступил, показывая странный жест врагам позади. Еще один солдат упал с рассеченным брюхом. Керчетта зацепилась за что-то: кости, пояс, грубая ткань…

– Смерть ублюдкам! – брызнул в меня слюной солдат в стеганке, я попятился. Керех разбил ему затылок и повозился с телом, пытаясь снять череп с гвоздей.

«Дверь?.. Руш говорила про дверь?»

– В здание, живо! – приказал я и поперхнулся. В горле пересохло, я дышал ртом?..

Врагов становилось больше. Четверка, занятая телегами, наверняка уже подтянулась к забору. Останься мы там, у мыльни…

– Прикройте его!

Я встал за спиной Коваля и поднял щит. Четверо толкались в нашу сторону. За ними еще семеро и…

– Руш! – крикнул я.

Кинжал угодил в горло первого солдата. Он еще пробежал пару шагов, а потом схватился за рукоять и удивленно покосился на окровавленную ладонь. Сделал пару шагов, его толкнули сзади, и он повалился под сапоги друзей. Хрип и кашель заглушили звон железа, треск разбитой двери.

– Ну, давай на хер! – зачем-то переводил воздух Коваль.

Барн и не думал ударить в тыл врагам. Ублюдок наверняка уже оседлал коня и мчится к острогу…

«Никакой роскоши! Не сейчас!»

– Они в поместье! Наверху! Тама! – размахивал рукой какой-то низкорослый солдат. Явно не спешил присоединяться.

Бун продырявил одного на подходах, но троица все равно прорвалась во двор. Они переступали через мертвецов и все прибывали, прибывали, как дерьмо в выгребную яму…

Я отвел чужую булаву, ударил врага по колену, отскочил вправо – так, чтобы хватило длины клинка, – и подрезал горло. Тут же на меня обрушился второй солдат. Раз – удар в левый бок. Два – сближение. Три – я оступился, споткнувшись о тело. Стрела в щите зацепилась за ремень врага, я не успел поднять руку выше. Восниец рычал и скалился, вцепившись в гарду. Слюна потекла по его подбородку. Слева блеснул клинок, целясь в мою шею.

Шестопер воткнулся в лицо воснийца, выбил зуб, раздавил глазное яблоко, содрал ноздрю. Отправил тело к земле, согнув в пояснице.

Я вырвался, отразил булаву врага, рассек ему плечо и пошел спиной назад. Стена. Мы пустили их во двор…

– Лэйн! – вскрикнула Руш, и меня потащили в сторону, к проему.

Под ногами захрустела древесная труха. Из спины Кереха торчали две стрелы.

– Назад! – крикнул я, будто это что-то могло бы изменить.

– Куда дальше? А? Дальше, что нам…

В голосе Васко слышался ужас. У южной стены разбили ставни – солдаты пробивались в дом со всех сторон.

– Отступаем на лестницу…

– Да где она, на хер?!

– Сюда! – крикнула Руш.

Керех надежно стоял на ногах, только тяжело дышал и похрипывал. К нему приблизился длинноногий солдат с топором. Лезвие вошло в древко шестопера. Керех зарычал, враг пнул его в ногу, но я успел пробить стеганку острием.

– Ах-ва-ар-глх!

Лезвие керчетты ушло ниже, и я забрызгал нас с молчуном.

– Назад! – повторил я чуть тверже и сам же стал отступать.

Все слова теряют смысл там, где обнажены клинки. Даже самые правильные.

Шаг назад, второй. Воздух сушил губы и язык. Тусклый блеск металла – навершие булавы. Оскал воснийца, удар слева. Шаг назад. Чей-то крик, хруст. В горле