– Ты же хотела заночевать у Дитя…

Он застыл, а когда дар речи вернулся, сказал четким чужим голосом:

– Слезь. С нее.

Мужчина послушался, но при этом не слишком-то торопился.

Не спеша убрал ладонь, которой зажимал девушке рот, поднялся с тюфяка (Твила тут же отползла и забилась в угол, закрыв лицо руками), отряхнул наряд и провел рукой по волосам, убирая упавшие на лоб кудри. Все это он проделал с видом человека, которого отвлекла досадная мелочь, явно давая понять: лишний здесь Эшес. Он не выглядел смущенным – скорее недовольным, оттого что ему помешали. Похоже, он пришел за пару минут до Эшеса.

– Вот ведь деревенщина, даже такой малости не может, – пробормотал он сквозь зубы, но Эшес не понял, про кого он, да и не слушал, глядя на Твилу. Она сидела, мелко дрожа и подтянув коленки к груди.

– Твила…

Она не отозвалась.

– Твила, посмотри на меня, ты в порядке? Он не причинил тебе вред?

– Можешь ответить ему, милая.

Дрожащие пальцы чуть раздвинулись, и меж ними показались огромные блестящие глаза. Она с трудом сглотнула и едва слышно выдавила:

– Все хорошо.

Эшес кивнул ей и перевел взгляд на мужчину:

– А теперь отойди от нее.

Тот не двинулся с места, поигрывая ее прядью:

– Да, с нами все в порядке, теперь у нас точно все будет хорошо. – Он схватил ее за локоть, рывком поставил на ноги и по-хозяйски обнял за плечи.

Эшес шагнул вперед.

– Убери от нее руки и выметайся из этого дома.

– Как негостеприимно, – осклабился тот и, чуть отстранившись от девушки, погладил ее по голове. Была какая-то пугающая нежность в том, как он пропускал ее пряди сквозь пальцы. Вроде как мягко, но от такой ласки бросало в дрожь. – Но я буду вежливым гостем: мы не станем задерживаться. Тебе ведь не нужно собирать вещи, милая? – Он поддел ее подбородок пальцем и, когда Твила поспешно помотала головой, чмокнул в макушку. – Умница моя.

– Ты катись ко всем чертям, а она остается.

Пациент, хоть и хромал на одну ногу, в остальном был молодым сильным мужчиной. Эшес пожалел, что все вещи остались внизу, и под рукой никакого оружия. Зато у того сбоку торчала шпага.

– Ты, верно, мнишь себя хозяином ситуации, хирург?

– Я и есть хозяин – этого дома, и здесь Твила под моей защитой. А ты…

– Ее муж, который очень хочет знать, почему ты убил нашего ребенка.

Эшес с минуту молчал, уставившись на него, а потом посмотрел на Твилу. Она по-прежнему стояла с опущенными глазами и лишь слегка вздрогнула при этих словах.

– Твила, это правда? – спокойно спросил Эшес.

Она подняла голову, избегая смотреть на него, кивнула и снова уперлась взглядом в носки.

– Нетрудно обмануть и запугать доверчивую девушку…

Договорить Эшес не успел, потому что мужчина крутанул Твилу лицом к окну и разорвал платье на спине. Она поспешно прижала руки к груди, удерживая его. Ее уши алели, плечи вздрагивали.

Взгляд Эшеса остановился на худенькой лопатке, и к горлу подкатила тошнота.

Там во всей красе расправилась пышная лилия, обрамляющая тесно переплетенные буквы «Л» и «Д». Искусный узор был вырезан прямо на коже. Сами бороздки давно затянулись, но кожа в этих местах осталась другого цвета – такая обычно нарастает поверх ранок. В нескольких местах наблюдалось воспаление, и Твила привычно поскребла лопатку, но тут же отдернула руку. Эшес вспомнил, что не раз видел этот жест, однако не придавал ему значения. Стоило ей пошевелиться – и лилия ожила, затрепетала, как от ветра, а буквы переплелись еще теснее, буквально врастая друг в дружку.

– Больной ублюдок…

На лице мужчины проскользнула тень удивления:

– Предпочитаю «романтик».

Он расслабил завязки и приспустил рубаху с плеча, демонстрируя точно такую же лилию, только с буквами «Т» и «Д».

– Брачные метки. Нанесены даже в нарушение воли моего отца. Как видишь, у меня самые честные намерения.

– Чем нанесены? У нее там воспаление.

– Так и должно быть, – перебил мужчина. – Обычай свадебной метки передается из поколения в поколение. Признаться, процедура не из приятных, но, что поделать, я старомоден. Знаю, люди чаще предпочитают побрякушки, – он постучал по безымянному пальцу, – но их так легко снять или потерять… может, именно поэтому они им так нравятся? Метка куда надежнее, – заключил он, возвращая рубаху на место. – Один маленький символ любви, и никто уже не усомнится в твоем праве на собственность.

– Помнится, когда твоя собственность сюда пришла, меток на ней было предостаточно.

– Ах это, – мужчина вынул из коробочки на окне пару булавок и умело сколол разорванные края платья Твилы. – Я с тех пор изменился. Стал совсем другим человеком. Родился заново. Ты ведь мне веришь, милая? – Он взял ее лицо в ладони.

Эшес пересек комнату и потянулся к Твиле:

– Все, хватит. Мне плевать, кем ты ей там приходишься. Ты сейчас же отсюда уберешься, а не то…

Мужчина, по-прежнему не сводя с Твилы глаз, сгреб его за куртку на груди, подтащил к себе и только тогда повернул голову:

– А не то что? Позовешь Розу? Все было бы куда проще, будь я изнеженным богатеньким сынком. Но это правда лишь наполовину. Как я уже сказал, я старомоден, и меня учили защищать свое. Угадай, у кого из нас двоих не уцелеют ребра?

– Левкротта, пожалуйста…

Этот тихий голос заставил его вздрогнуть. Темно-желтые глаза метнулись к лицу Твилы:

– Что ты сказала, милая?

Тон мягкий, как занесенная лапа, за секунду до того, как будут выпущены когти.

– Пожалуйста, не причиняй ему вред, – сказала Твила, глядя в пол. – Я пойду с тобой, только не делай ему больно. И Розе тоже, – поспешно добавила она.

– Хм… женушка так редко меня о чем-то просит…

Твила подняла глаза и попыталась улыбнуться:

– Мне так здесь надоело, я хочу уйти. Давай поскорее уедем?

– Так редко просит… – Мужчина выпустил куртку и оттолкнул Эшеса от себя. – И уж тем более никогда не лжет. – Длинный палец задумчиво коснулся ее щеки, следуя за стремительно разливающимся румянцем. – Ради себя – никогда. А знаешь, – он обнял ее за шею, щекоча подбородок, – мне до крайности интересно, как ты жила тут целых два месяца. Ты ведь не против, если мы еще немного попользуемся твоим гостеприимством, хирург?

Эшес ухватился за представившийся шанс:

– Ничуть. Но, раз уж ты расположен к разговорам, давайте спустимся вниз, не стоять же здесь до утра.

– Первая здравая мысль за вечер, – оскалился гость и жестом