как никогда нужен друг. – И, видя, что увещевания не действуют, сварливо добавила: – Ты выбрал самый неподходящий момент, чтобы остепениться!

Валет наконец оторвался от созерцания своей дамы, вздохнул, опустился на одно колено и положил руки ей на плечи.

– Для такого момент никогда не бывает подходящим. Он просто наступает, хочешь ты того или нет. Но, признаться, я рад, что все вышло именно так. – Он покосился на горбатый холм, в черноте которого обретался мрачный особняк, и усмехнулся. – Она будет в бешенстве. Однако я всегда знал, что есть лазейка.

– Только не это: сначала Охра, теперь ты… – Твила ухватилась за последнюю надежду. – Погоди, а твой третий пункт! Ты не можешь уйти, пока не выполнишь его!

– Я забыл, что в нем, – пожал плечами Валет. – С людьми всегда так: когда настает время уходить, им кажется, что самое-то главное они и не успели сделать, вот только они никак не могут вспомнить, что именно. Думаю, третьего пункта не существует. Просто им очень не хочется уходить.

«Так останься! – хотела закричать Твила. – Останься, чтобы рассказывать истории, герои которых куда живее обычных людей, выдавать дворняжек за болонок и тыкать в меня вилкой за то, что ела суп десертной ложкой».

Вместо этого она опустила глаза и тихо спросила:

– Ты ведь все равно уйдешь, правда? И я ничегошеньки не могу с этим сделать?

– Это так, – мягко ответил он.

Твила проглотила ком в горле и заставила себя посмотреть на Валета. Его лицо было совершенно безмятежным, без тени грусти. Он сжал ее плечо:

– Прости, что не могу проводить домой, но я за тебя спокоен. Ты сильная девушка и справишься со всеми невзгодами.

А потом взял ее руку и галантно поцеловал.

– Мадемуазель Твила, для меня было честью знакомство с вами.

Но все-таки не удержался и крепко ее обнял. Твила обхватила его руками и зажмурилась, прижавшись щекой к груди. Почему самые лучшие мгновения всегда такие короткие? Объятия пришлось разомкнуть скорее, чем хотелось. Валет отстранился, пошарил в карманах и протянул ей «Всемирную поэзию».

– Держи, это тебе. Пообещай, что будешь заботиться о ней и покажешь переплетчику.

– Я непременно это сделаю! – сказала Твила, прижимая книгу к груди.

Валет погладил ее по щеке, поднялся, отряхнул колени и, подмигнув напоследок, зашагал к той, что ждала на вершине.

Твила вспомнила их с леди Мадлен танец. Мягкое скольжение в лунных лучах под звуки старинного вальса…

На этот раз что-то переменилось. Валет шагал уверенно и даже насвистывал лихой мотив.

Очутившись возле леди Мадлен, он заключил ее в объятия, и две фигуры – красная и белая – слились в поцелуе на краю обрыва под одобрительное стенание ветра и перемигивание звезд, которых за миллионы лет существования уже ничто не могло удивить.

Потом они взялись за руки и зашагали в сторону церкви.

Двое навеки соединившихся уже скрылись из виду, а Твила все стояла и смотрела им вслед.

– Я буду сильной, Валет, непременно буду! – произнесла она вслух, подхватила узелок, положила в передник книгу и двинулась в обратный путь.

Глава 26, в которой многое открывается, переворачивается и ломается

Вернулась Роза домой уже успокоившаяся, но от греха подальше поскорее прошмыгнула мимо операционной.

На цыпочках поднялась на второй этаж и свернула в коридор.

– Роза…

Он ждал, прислонившись к стене и немного отставив больную ногу. Из пальцев сбегала золотая цепочка затейливого плетения, на конце которой покачивался овальный медальон с красным камешком посередине.

– Чего вам? – буркнула она.

К горькой обиде, которая никуда не делась, примешивался еще страх.

Он оттолкнулся от стены и шагнул к ней, перегораживая проход. Роза невольно попятилась.

– Не нужно меня бояться, я всего лишь хочу извиниться.

– Все, извинились. Теперь пропустите.

– Постой. – Его пальцы мягко легли на ее плечо, но, поймав мрачный взгляд, он тут же убрал руку и вскинул ладони кверху.

– Видишь, я паинька и во всем тебя слушаюсь. После твоего ухода этим утром я места себе не находил, казнил за то, как себя повел, столько всего наговорил…

Роза повела плечами. Вид у него и правда печальный…

– Мое поведение ни в коей мере не касалось тебя. Меня просто вывел из себя рассказ о… об этой девушке. Я принял его слишком близко к сердцу. Понимаю, что золотой медальон с рубином мелочь в сравнении с нанесенной обидой, но, надеюсь, станет мостиком к прощению, докажет искренность моих намерений.

Не успела Роза опомниться, как на ее ладонь опустился медальон, гладкий и теплый от его пальцев. Следом скользнула цепочка, свернувшись грациозной змеей.

– Не нужно этого, – пробормотала она, не в силах оторвать взгляд от темно-красного камешка, на гранях которого вспыхивали искорки. – Я и так не держу зла.

Едва произнеся это, поняла, что сказала правду. Ну не может она на человека после таких слов сердиться! Вон как стоит, раскаивается… А ведь служанка простая, мог бы и не расшаркиваться – значит, и впрямь переживает. Она вздохнула, чувствуя, как сердце оттаивает. Мужчины – они же такие, ну, поколотит или покричит маленько, с кем не бывает? У нее и папаша такой был, вечно маму на разные лады костерил. Но она и сама виноватая: уж больно влюбчивая оказалась. А мужья, они этого не терпят. Папаша ее жутко ревновал и честно предупредил, мол, еще раз с полюбовником застану – прибью до смерти, вот такая любовь была! Даже умерли в один день: он ее за очередную измену придушил, а его в тот же день за это вздернули.

– Доброй ночи, милая Роза.

Он посторонился, освобождая проход, и направился к лестнице. Уже занеся ногу на ступень, обернулся:

– Ах да, чуть не забыл. У меня будет к тебе крошечная просьба…

* * *

Уже на полпути к дому бакалейщика Эшес вспомнил, что оставил хинин на столе.

– Сейчас схожу, – вызвалась Роза.

Она-то ему и сообщила про вызов. Вышли вместе – девушка решила заодно проведать живущую по соседству подругу.

– Не нужно, я сам. Захвачу еще кое-чего по мелочи, а ты иди, не жди.

Но Роза тоже повернула к дому и всю дорогу уговаривала не возвращаться. Не успокоилась, даже когда Эшес уже открыл ворота.

Внутри он быстро взял все нужное и уже направился к выходу, когда услышал наверху какой-то шум.

– Идемте же, – звала от двери Роза, казавшаяся при таком освещении очень бледной.

– Да, одну минуту.

Эшес поставил саквояж на пол и, перескакивая через две ступени, поднялся на третий этаж. Возле каморки Твилы остановился и постучал.