выбитого зуба вышло шипение. Ланцет услышал и его.

– Так-то лучше, – сказал Левкротта Данфер, поднимаясь и отряхиваясь. А потом покачнулся и прохромал к своей трости. Подобрав ее, вложил обратно клинок и хотел шагнуть к нему, но Ланцет снова предупреждающе рыкнул.

– Да понял я уже, понял.

Эшес лежал, повернув голову вбок. Лицо мужчины расплывалось, зато костюм виделся до странного четко – каждая пуговица, мельчайшая закорючка, петелька, словно резкость настроили неправильно. На груди темнели пятна от лап Ланцета. Мужчина их тоже заметил и попытался отряхнуть платком. Только больше размазал.

– Пожалуйста, уходите, господин…

Голос Розы, тонкий и дрожащий.

Пусть Эшес и не видел его лица, но не сомневался, что тот, не отрываясь, смотрит на него.

– Сегодня тебе повезло, хирург. Родился в рубашке. Благодари за это женщин и дворнягу.

Эшес собрался с силами.

– Оставь… Твилу… в покое.

Рот мгновенно наполнился кровью.

Тот с минуту молчал, а потом усмехнулся:

– Упрямый. Люблю таких: приятнее ломать. А знаешь… я согласен. Ты, верно, заметил, что я поиздержался в пути. Предлагаю сделку: купи ее у меня.

Рядом судорожно вздохнула Твила.

– Ты… ведь… не отстанешь.

– Вот и проверим. Заодно узнаем, во сколько ты ее ценишь.

Он оправил костюм, щелчком убрал с плеча невидимую соринку и направился к выходу со двора, припадая на одну ногу. Проходя мимо Розы, провел рукой по щеке:

– Нежная Роза… еще б мозгов тебе побольше.

Сдернул с ее шеи медальон и захромал к воротам. Уже раскрывая их, кинул через плечо:

– Даю тебе три дня, хирург. Найдешь меня в трактире.

Глава 27. Про разбитые носы и сердца

Общими усилиями они кое-как дотащили мастера до операционной. Он пытался сам переставлять ноги, но то и дело спотыкался и падал. Едва переступив порог, с облегчением рухнул на кушетку и тут же отключился.

Роза заметалась по комнате, выдвигая ящики, вытряхивая содержимое коробочек, переворачивая полки.

– Где же эта чертова склянка!

Наконец, радостно вскрикнув, схватила коричневый флакон и обернулась к Твиле:

– Быстро, чистой воды!

Твила бросилась из комнаты и минуту спустя вернулась с железной кружкой. Роза выхватила ее и на глаз плеснула бурой жидкости. Потом осторожно приподняла голову мастера и прижала кружку к разбитым губам:

– Пей, любимый, скоро станет легче.

Веки раненого дрогнули, он обвел комнату мутным взором.

– Ну же, ради меня.

Роза раздвинула ему кружкой зубы и влила настойку. Он поперхнулся и закашлялся.

– Тише-тише.

Твила попыталась сглотнуть ком в горле, не в силах оторвать взгляд от страшной маски, в которую теперь превратилось лицо мастера. Нос покривлен, а в ложбинке над верхней губой скопилась кровь. Роза осторожно отерла ее.

Когда кружка опустела, он снова откинулся назад, впав в забытье.

Твила сходила за льдом, чистой водой и полотенцами. Когда она вернулась, Роза сидела над мастером, поглаживая слипшиеся от крови прядки дрожащими пальцами и дуя на кровоподтеки. Глаза у Твилы щипало. Она неловко промакнула их плечом и поставила таз на лавку. Услышав стук, Роза подняла голову и будто бы впервые заметила ее. Твила потянулась смочить полотенце, но та перехватила руку:

– Не смей! Не смей сейчас реветь. Ты не имеешь права. Только не тогда, когда он, – она кивнула через плечо и всхлипнула, – такой. Это все из-за тебя, это ты должна была там лежать. А еще лучше – умереть в ту ночь, вместе со своим ребенком!

Она снова всхлипнула и отвесила ей пощечину, слабую, смазанную, и, схватив за шиворот, выволокла в коридор.

Когда дверь захлопнулась, Твила зло отерла глаза. Роза права. Она не имеет права реветь. Не сейчас.

Тихонько проскользнув обратно, она пристроилась в углу, подтянула коленки к груди и обхватила их руками.

* * *

Время для Розы остановилось. Она осторожно, едва касаясь, отирала лицо и шею лежащего перед ней мужчины, чувствуя каждый синяк, каждую ссадину, каждый кровоподтек как свой.

Самое страшное – это видеть дорогого тебе человека беспомощным, при этом всей душой желая передать ему хоть крохотную частичку своих сил, и с отчаянием понимать, что это невозможно.

Повязки, бинты и ледяной компресс на нос.

* * *

Через пару часов Эшес пришел в себя достаточно, чтоб захотеть снова потерять сознание.

Странно, оказывается, раненые не стонут, как это принято считать, это происходит само собой. На губах чувствовался привкус опия, значит, настойка…

Собравшись с силами, он скосил глаза.

– Не плачь, Роза…

Она тут же схватила его за руку, но, увидев, что он скривился, выпустила:

– Простите-простите.

Эшес все пытался вспомнить что-то, но у него это никак не получалось.

– Твила… она…

Лицо Розы на секунду окаменело, а потом отодвинулось в тень, сменившись другим.

– Ты здесь… хорошо.

– Я тут, мастер, я…

Но Роза уже снова ее оттеснила.

– Вот, выпейте еще.

Эшес покорно сделал глоток и откинулся на подушку, смежив веки. Наконец вспомнил то, что до этого постоянно ускользало.

– Роза…

– Да?

– Ты… знала.

Она ничего не ответила, поэтому Эшес открыл глаза:

– Ты знала, что он собирается сделать.

Подсохшие ранки на губах лопнули, и он слизнул выступившие соленые капли. Она помолчала, а потом ответила с вызовом:

– Да, знала, – и тут же заторопилась, сбиваясь и путаясь: – Ну, зачем вы… не надо было возвращаться, и спорить с ним не стоило… Так оно было бы лучше, без нее было бы лучше. Ей здесь не место, я ведь с самого начала твердила…

– Как… ты могла?

– Все, что я делала, я делала ради вас…

Она потянулась к его лицу, но Эшес уклонился. Рука поймала воздух.

– Как я могла? – Роза вскочила. – Как я могла? Как вы могли все это время так меня мучить!

– Я не понимаю…

– Неужели у вас совсем нет сердца? Целых два года я жила здесь, а вы не понимаете!

– Давай… давай потом… – Cлова давались с трудом, накатывала усталость. От настойки мысли путались.

– Нет, сейчас! Сейчас, потому что потом вы не станете слушать, и я уже не решусь… Как смеете вы меня обвинять, когда сами столько времени давали надежду! Я-то думала, вы меня любите, по-своему, но любите. А вы лишь пользовались!

– Роза, ты… несправедлива. Мы ведь договорились… ты сама согласилась, сказала, что большего тебе не нужно.

– Да покажите хоть одну женщину, которая скажет это всерьез! Надеялась, вы поймете. Да вам просто удобно было так думать!

– Я никогда тебе ничего не обещал… Мне и в голову не приходило…

– В том-то и дело! – перебила Роза. – Вот этого-то я и не могу вам простить: что