заведении.

На застеленном скатертью столе стояла ваза с полузасохшим веником. От линялых ситцевых занавесок несло хлоркой, а под половицами, видать, старились и умирали мыши в окружении внуков, а еще устраивали тайники многие поколения постояльцев – с такой готовностью дощечки отходили, стоило наступить. Стены были закоптелые ближе к потолку, а обои местами свисали клоками, являя взору подложку из замусоленных газет. В углу жалась продавленная тахта под пестрым покрывалом.

Один раз вынув из волос блоху, Левкротта больше не рискнул класть голову на подушку. Устроился на стуле, привалившись к стене, которую предварительно вытер скатертью.

Спал отвратительно. Почти не спал. Утром, скрипя зубами, подтащил стул к окну и уселся, расположив ногу так, чтобы доставляла минимум телесных мук. Ничего, он умеет ждать. Она ведь хотела, чтобы он этому научился: терпению. Он и научился. В чем она очень скоро убедится. Как и в том, что он исправился, – ради нее. Все ради нее.

В дверь постучали.

– Войдите. – Пришедший не спешил воспользоваться приглашением, поэтому Левкротта раздраженно повысил голос: – Входи уже, старый осел, нечего мяться у порога.

Тучный Плюм вошел, затрудняясь с приличествующим случаю выражением лица. С одной стороны, надобно было отобразить почтительность, а с другой – оставить место для только что нанесенной обиды. Он-то хотел, чтоб все по этикету было. Как к такому высокородному человеку с первого-то разу зайдешь?

– Что у тебя с лицом? Флюс надуло?

– Никак нет, ваше сиятельство! – выпалил Плюм, выпучив глаза и вытянувшись по струнке. Он не был до конца уверен в правильности обращения, но особого выбора у него не имелось: трактирщик знал всего два. «Ваша светлость» уже была занята баронессой, так что оставалось только «сиятельство». На нем и остановился. Постоялец исправлять не стал. То ли не придал этому значения, то ли взаправду был сиятельством.

– Принес?

– Нет, ваше сиятельство. У аптекаря закончился.

– Так пошли к другому.

– У нас в деревне только один аптекарь. Разве что у местного хирурга найдется. Но тип он пренеприятный, доложу я вам.

– Не надо к нему. Купи у кого-нибудь еще.

– Больше не у кого. Но моя жена – мастерица варить целебные отвары.

– Вот пусть и исцелит свою физиономию.

Плюм аж крякнул. Сангрия у него не то чтобы раскрасавица, но пенять за рожу позволено только ему. Тут он заметил разбросанные по полу цветы и еще больше насупился. Пришлось и это проглотить. Не будешь же за такое сиятельству выговаривать. А ведь медяк заплатил мальчишке-трубочисту с неделю назад, чтоб сбегал нарвал в проверенном месте. Ничего, включит в счет.

Немного утешало, что перед тем как сюда подняться, он велел Сангрии плюнуть в похлебку высокородному гаденышу. Сейчас спустится и еще от себя харкнет.

Со вчерашнего дня Плюм наглотался оскорблений по самые залысины. А ведь как старался: даже баранину не пожалел выставить на стол, когда постоялец заявился посреди ночи.

– Так ты пришел, чтоб мне об этом сообщить?

– Так точно, ваше сиятельство. А еще сказать, что завтрак будет с минуты на минуту.

– Отлично. Попробуешь первым, при мне. – Плюм помрачнел. – И да: больше не присылай ко мне свою жену. У нее руки в какой-то бородавчатой дряни. Я теперь до конца жизни на баранину не взгляну.

Постоялец отвернулся, давая понять, что аудиенция закончена.

Плюм немного помялся и прочистил горло.

– Ваше сиятельство…

– Что еще?

– Надобно бы того, этого. – Плюм обошел его, встав напротив окна, и сделал характерный жест пальцами, но тот не понял или сделал вид, что не понял.

– Звонкой бы, ваше сиятельство, – за комнату, стол, ну и за старания!

– Сказал же: плата по выезде. Или тебе мало моего слова?

– Что вы, что вы, ваше сиятельство, – испугался Плюм. – Чтоб мне по гроб жизни клиентов не видать, коли мыслишка такая проскочит.

– Вот и отлично. А теперь вон.

– Всенепременно, ваше сиятельство. Одно только ваше слово, малейшее пожелание, и я ловлю его на ходу, предугадываю, с губ снимаю. Все-все, упорхнул.

Плюм до самой двери пятился, кланяясь, хотя постоялец на него даже не смотрел. Уже берясь за ручку, вспомнил:

– Тут еще вот какое дело, ваше сиятельство. Мне совет ваш надобен. Какого фасону бриджи в этом сезоне наимоднючие?

На лице мужчины, когда тот к нему повернулся, отобразилась степень изумления, встречающаяся лишь на лицах тех, с кем вдруг заговорил клоп. И Плюм, сообразив, что допустил промах по этикету, поспешно прикусил язык. Наверное, в великосветском обществе не принято спрашивать про подштанники. Вот ведь олух неученый, пень деревенский! Надо бы справляться о таких тонкостях наперед. А вообще нанять бы учителя светских манер, а еще лучше учительницу. И повод для встреч появится… Повеселев от этой мысли, клонящейся в сторону Эмеральды, Плюм толкнул дверь и вышел из комнаты.

Левкротта снова перевел невидящий взгляд на дорогу. Трактирщик раздражал. Но это мелочи.

Он теперь терпеливый. Очень.

Плюм завернул на кухню, чтоб отменить плевок, а потом заперся у себя в комнате и начал готовиться к примерке. Вытащил обновки, которые загодя заказал у портного и спрятал подальше от Сангрии. Разумеется, потратился он не просто так – обед у Эмеральды-то уже послезавтра. Пригласительного ему не прислали, но он не расстроился из-за клочка картона. Понятное дело: или по дороге затерялось, или всему виной забывчивость леди. Хорошо, что у него память отменная, ничего не забывает и, когда надо, сам сообразить может.

Плюм разложил одежду на кровати и задумчиво поскреб подбородок, сомневаясь в выборе правильной комбинации.

Эта женщина его еще и на дюйм к себе не подпустила, а уже в такие расходы ввела. Чего стоит только этот шелковый шейный платок. Кстати, какой из двух лучше: лимонный в розовую полоску или лазурный в оранжевую клетку? Пожалуй, второй – как раз подойдет к желтому сюртуку.

Плюм вздохнул и приступил к самой неприятной части – натягиванию на себя всех этих тряпочек. Надел сюртук с зауженными рукавами, обмотал вокруг шеи платок, напялил шелковые чулки и туфли с пряжками и наконец со скрипом втиснул зад в узенькие белые бриджи с пучками лент по бокам. Придется довериться вкусу портного, раз уж его сиятельство такой чистоплюй.

Плюм пригладил волосы и, подбоченясь, повернулся к зеркалу.

Тьфу! Ну, шут шутом. Чтоб их, этих модников!

Глава 28. Про последние почести и свой ритуал

Твила сдержала слово. Так и просидела весь день возле мастера, подремывая. Отлучалась всего пару раз: в первый – чтобы спровадить пришедшую рано утром Длиннорукую Нэл. Какое странное чувство: кому-то в чем-то