Бросила спортивную сумку на кровать и принялась складывать в нее мелочи, которые забыла, в спешке уезжая две недели назад.

– Где она? – донесся рокот Киллиана с первого этажа.

Петар перекрестился, поднял взгляд и умчался из моей комнаты. Не нужно быть гением, чтобы понять, где я, а потому я не стала отвечать на этот вопрос.

И, конечно же, через пять секунд Киллиан оказался на пороге моей спальни, мрачный и угрюмый, словно Аид с ненадкушенными плодами граната в руках.

– Ты так рано вернулся? – фыркнула я, засовывая в сумку один из тысячи своих цветастых дневников по самопомощи. – Что же папочка скажет? Я думала, ты рожден, чтобы работать.

Киллиан вошел и закрыл за собой дверь.

– Разве ты не должен быть на работе? – Я вела праздную беседу, зная, как сильно он их ненавидит.

– Разве ты не должна жить со своим мужем? – парировал он.

– Нет, – спокойно ответила я, застегивая переполненную сумку и дергая застрявший язычок молнии. – Последние несколько месяцев ты упорно утверждал, что мы не настоящая пара. Я всего-навсего наконец-то тебя услышала. Ты успешно убедил меня, что нас не связывает ничего, кроме контракта.

Я избегала прямого взгляда. Жгучая боль, которая возникала, стоило мне увидеть его великолепие, была нестерпима и в обычные дни, но когда мы были порознь, и вовсе невыносима.

Будь он чужаком или союзником, Киллиан всегда обладал талантом заставлять мое сердце петь, а душу рыдать.

Долгое мгновение он стоял на месте и с упоением меня рассматривал.

Затем шагнул ко мне, опустил ладонь мне на руку.

Мне хотелось сорваться и расплакаться.

Рассказать ему, за каким делом я застала Эндрю.

Признаться, что я не могла есть и нормально спать.

– Я велел Сэму отменить слежку, – сказал Киллиан.

Я посмотрела на него сквозь пелену непролитых слез.

– И?

– И я ни к кому не прикасался с тех пор, как надел кольцо на твой чертов палец. – Он так плотно сжал челюсти, что едва шевелил губами.

– И? – Я подняла бровь.

Покажи мне эмоцию.

Любую.

– И я не должен был нарушать договор, – угрюмо произнес он, отводя взгляд. – Я доверяю тебе.

– Чушь собачья. – Я поперхнулась сухим смешком.

Он ничего не сказал.

Я начала понимать, что никакие мои слова или поступки не изменят его мнения о людях. Обо мне. Он неспособен испытывать чувства, и, заставляя его любить меня, я не добьюсь ничего, кроме того, что стану объектом его ненависти. Даже сейчас он желал меня не потому, что я ему нравилась.

А лишь потому, что была для него удобной. Средством достижения цели.

– Ты не уйдешь, – просто сказал он.

Я подняла сумку, закинула ее на плечо и повернулась к нему лицом.

– Прости.

– За что? – прорычал он, шагнув ко мне.

– За то, что изменила правила в отношении тебя. За то, что нарушила договор. За то, что просила большего. Я понимаю, что это было неуместно. Я хочу, чтобы ты женился на той, кто даст тебе все, чего ты хочешь. На той, кто будет рада довольствоваться тем, что ты готов дать в ответ. Я не такая. И я говорила всерьез. Как только решатся все твои проблемы с судом и пиаром и все утихнет, мы сможем развестись.

Я обошла его, но он шагнул в ту же сторону и снова встал прямо передо мной.

– И все это из-за одной ошибки? – Нахмурился он. – Я уже сказал тебе, что больше ни к кому не прикасался. За тобой следили ровно неделю, Персефона.

Я запрокинула голову и расхохоталась.

– Думаешь, это единственная проблема? Одна ошибка? Спустись с небес на землю, Килл. Ты никогда не относился ко мне, как к своей жене. Никогда не проводил всю ночь в моей постели. Никогда не водил меня на свидание, не считая модных мероприятий. Не было ни медового месяца, ни содержательных бесед. Я никогда не была тебе ровней. Изменилось только одно: теперь я наконец понимаю, что мне никогда ей не стать.

Его глаза метали молнии. Готова поспорить, его драгоценный пульс подскочил до небес. Вряд ли он осознавал, что мне об этом известно. О том, как он прижимал пальцы к запястью, чтобы держать себя в руках.

Как хрустел костяшками каждый раз, когда был взволнован.

– Я ужинал с тобой каждый вечер. Трахал тебя каждую ночь. Водил на балы. Семейные ужины. Покупал тебе украшения. Чего еще ты от меня хочешь, Персефона?

– Отношений. – Я с рыком бросила спортивную сумку на пол.

– Я не знаю, как их поддерживать! – прокричал он мне в лицо.

Килл принялся мерить комнату шагами, качая головой.

– Я вообще не знаю, что это значит. У меня никогда не было отношений. Ты просишь о чем-то, и я это осуществляю. Разве не в этом суть отношений?

Как мне вообще ответить на этот вопрос, не выставив себя настоящей стервой?

– Как ты узнал, что я здесь? – спросила я.

– В этом доме больше прослушки, чем у полицейского осведомителя в сериале про плохих копов. – Киллиан закатил глаза, а потом окинул меня взглядом.

– И ты бросил все и приехал?

Он упер руку в бок.

– Ты говоришь так, будто мне плевать.

– Так и есть.

– Что ж, экстренное сообщение. – Он шагнул вперед, прижал меня к стене и, потянувшись рукой к затылку, обхватил за шею и наклонился ко мне. – Мне не все равно. Я совсем этому не рад, но это не умаляет правды.

Я хотела услышать эти слова с тех пор, как встретила Киллиана Фитцпатрика, но в этот момент было уже слишком поздно.

Если жизнь меня чему-то и научила, так это тому, что отдавать всю себя кому-то, кто готов дать лишь частичку себя в ответ, – очень плохая идея.

– Вернись домой, Цветочница. – Киллиан закрыл глаза и накрыл мои губы своими. Я чувствовала себя, как на американских горках, когда летишь с обрыва, и живот ухает вниз. От волны тепла, разлившегося в груди, все мое тело начало гудеть. Слова Килла проникали в мой затуманенный мозг. – Позволь мне взять тебя. Будь женой, которая мне нужна. Тебе просто нужно еще немного потренироваться. Еще несколько месяцев, и мы сможем вытрахать друг друга из головы.

Несколько месяцев.

Наше время ограничено.

Оно всегда будет ограничено.

Я оторвалась от его губ.

Он не понимал этого, а я устала объяснять.

– Дай мне хотя бы одну причину остаться, Киллиан. Я не прошу много. Всего одну. Что-то, за что можно ухватиться.

– Я хочу, чтобы ты осталась.

– Нет. Другую. Какую-нибудь не всецело эгоистичную.

– Я могу быть только эгоистом, – резко