избил Камински. Я не знала об этом.

– У девицы, с которой учился в старшей школе. Она заправляет сезонным курортом. Там всегда было полно народу, люди толпами приезжали и уезжали. Я знал, что Бреннану будет чертовски трудно меня там поймать. Я чистил ее бассейн.

– Платонически, надо полагать. – Я закатила глаза. Да он ходячее клише.

Пакстон безрадостно рассмеялся.

– Да брось, Перс. Давай не будем делать вид, будто ты не отсасывала Фитцпатрику каждую ночь большую часть этого года. Мы оба делали то, что должны, чтобы выжить.

– Что касается меня, то я получила от этого чрезвычайное удовольствие, – посетовала я. – Ты даже не удосужился позвонить, чтобы справиться о состоянии родной бабушки.

Я знала об этом, потому что спрашивала в доме престарелых, нет ли от него вестей, каждый раз, когда приходила к ней.

Пакстон со вздохом подпер щеку кулаком.

– Я знал, что ты позаботишься о ней. Я бы доверил тебе собственную жизнь. Ты всегда поступаешь правильно. Слушай, опасность миновала. Митч сказал, что долг выплачен. Бирн исчез из нашей жизни. Мы можем быть вместе, Перси. Начать все сначала. Продолжить с того, на чем остановились. Он же не заставил тебя подписать брачный контракт?

Мой бывший муж был не только сумасшедшим, но еще и тупым, как пробка. Я силилась вспомнить, что вообще в нем нашла, помимо модельной внешности. Ответ был очевидным и в той же мере постыдным: он был моим утешением. Противоядием от отказа Киллиана. Неиспытанной вакциной, которая в итоге чуть не стоила мне жизни.

– Мы с тобой счастливо разведены. Я вышла замуж за другого. – Я выставила безымянный палец, на котором сверкало обручальное кольцо с бриллиантом размером с его физиономию.

Я так и не сняла его. Хотя знала, что должна.

Пакстон вскочил и бросился ко мне. Возможно, все дело в том, что телосложением он был не таким, как Киллиан – не таким высоким, широкоплечим и внушительным, а может, потому что он попросту не был Киллианом, но меня раздражало само его присутствие.

– Понимаю, детка. Ты злишься. Обижена. Ты имеешь полное на это право. Но ты никого не обманешь. Твой брак ненастоящий. – Теперь он стоял передо мной и хватал за руки с явным желанием меня встряхнуть.

– Как и наш с тобой. Раз уж мы откровенничаем, я тоже должна кое в чем признаться. – Я вырвалась из его рук и отступила назад, овевая его лицо дыханием. – Ты всегда был для меня всего лишь способом отвлечься. Я всегда любила Килла. А ты был только временным увлечением. Но Киллиан? Киллиан – это навсегда.

Слова повисли между нами, словно невидимый барьер из колючей проволоки.

Судя по тому, как Пакстон глядел на меня, он хотел разорвать ее на части.

Голод в его глазах вызывал во мне тревогу, пусть я знала, что он был пробужден не мной, а всем тем, что я теперь олицетворяла: богатством, властью и связями.

– Ладно, – тут же нашелся он. – Твоя взяла. Буду любовником. Но тебе это дорого обойдется.

– Я не хочу любовника. А даже если бы хотела, то ты стал бы последним человеком на свете, кого я рассматривала бы на эту роль. Ты гнусный и эгоистичный человек, Пакстон. Выметайся из моей квартиры, пока я не позвонила Сэму Бреннану и сама тебя не вышвырнула.

– Детка, – простонал он, схватив меня за челюсть и тесня назад, пока я не уперлась спиной в дверь. – Я знаю, что ты очень злишься, но нам было хорошо вместе.

Пакстон говорил, прильнув к моим губам. Он целовал меня. Во всяком случае, отчасти. Его дыхание и горячее тело прильнули к моему. Он провел языком по моей нижней губе.

– Я не хочу, чтобы было хорошо, – фыркнула я ему в губы. Он отпрянул назад, округлив глаза.

На моем лице возникла ленивая, злорадная улыбка. Я не узнавала саму себя в этом поведении, и меня впервые это устраивало.

– Я хочу, чтобы было превосходно, и уже обрела это. Катись к черту, Вейтч.

– Ты чокнулась, если думаешь, что я тебя отпущу.

Обещание, предупреждение, заявление. Он отступил назад, снова окидывая меня взглядом, оценивая, прежде чем сделать следующий шаг.

– Я заставлю тебя передумать. Я завоевал тебя однажды и смогу сделать это снова. Неважно, легким или трудным путем, но очень скоро ты будешь извиваться подо мной, а когда это случится, даю тебе слово, Персефона, я позабочусь о том, чтобы твой муж об этом узнал.

– Вон!

Он протолкнулся мимо меня, поджав хвост.

Я закрыла дверь, заперла ее и задвинула щеколду, затем прижалась к ней спиной и прерывисто выдохнула, больше ощущая, нежели крутя в голове одно слово, которое отдавало пульсацией на коже с того самого мгновения, когда я сказала «согласна» своему новому мужу.

Спасена.

Киллиан

– Ты тупой кусок гнусного дерьма! – Я занес кулак перед лицом Сэма Бреннана, едва он вошел в мой дом, и приложился им к его трижды сломанному носу.

Я написал Бреннану в пять утра и сообщил, что если он не появится у меня на пороге через пятнадцать минут, то я выкуплю все здания в Южном районе (и государственные, и частные) и сровняю с землей все места его детских воспоминаний, лишь бы испортить ему день.

Он добрался до моего дома за девять минут и даже не запыхался.

Я же, напротив, перешел от речи без ненормативной лексики на исключительно матерный лексикон.

– И тебе доброе утро, – спокойно ответил Сэм, вправляя нос на место, и даже не вздрогнул, когда из его ноздрей хлынула кровь. От одного только хруста кости у любого, кроме нас двоих, подступила бы рвота. – Чем обязан такому приветствию?

– Тем, что ты дерьмовый частный детектив и чертовски поганый друг. Ты обленился. Угадай, как моя жена провела вчерашнюю ночь. – Я прижал его к двери и снова замахнулся кулаком.

Ударил его в ребра, чувствуя и слыша, как, по крайней мере, два из них треснули.

– С твоим членом в заднице? – невозмутимо спросил он, похлопав себя по карману кожаной куртки в поисках пачки сигарет, а потом закурил одну. Он и впрямь был невосприимчив к боли. – Советую попробовать другие отверстия, если ты заинтересован в том, чтобы сделать ей ребенка.

– Ты больной человек.

– Спасибо. – Он бросил зажигалку Zippo в передний карман.

– Это не комплимент.

– Для меня комплимент. Большинство вообще не считает меня человеком. Так чем же вчера занималась твоя жена?

Я отпрянул от него, поняв, что раз он не ведает ни страха, ни боли, то и избивать его бессмысленно. Я