Ночью марш продолжался, колонна двигалась быстро, без остановок. Незадолго до рассвета вошли в одну избу, немного отдохнуть. Там были дети и женщины. «Русские в селении?», – спрашиваем. Женщины отвечали: «Нет», отвечали достаточно убежденно. Поели пшена, сваренного в воде, снова отправились в путь.

С начала нового дня надежда поселилась в наших душах. Шли быстрее, вдоль дороги снег утрамбован и расчищен по сторонам, недавно прошла снегоуборочная машина. Потом заметили свежие следы автомашин. Начали раздаваться оптимистические голоса. Слышали разговор, что завтра будем спасены, пройдя за немецкую линию обороны.

Но шли также весь следующий день, никаких признаков немецких аванпостов. Однако не было и признаков русских, ни одного выстрела. Более того, шли медленно. В эти часы колонна двинулась по двум разным направлениям, с разными пунктами назначения. Мы выбрали западное направление, а не южное. За перекрестком нашли два 75-мм орудия (75/13) без затворов и четырех брошенных мулов. Мулы были сильно истощены, очень худые. Сильный ветер дул с запада, прямо в лицо. Когда мы останавливались и смотрели назад, видели колонны альпийских стрелков, которые шли, согнувшись вперед, против ветра, все одинаково сгорбленные.

Лица впалые как у мумий, глаза красные, безумные, в одежде, превратившейся в лохмотья, на ногах огромные свертки. Сани трещали, мулы и лошади на грани смерти. На санях было несколько мертвых из Николаевки. В снежную бурю неожиданно появились на обочине дороги два немецких танка. Два настоящих танка, не как обычно, самоходные орудия или гусеничные машины. Два танка, которых мы не видели со времен окружения.

Они выглядели внушительно с орудиями, повернутыми на восток. Мы прошли мимо без слов. Это был первый мобильный аванпост новой импровизированной германской линии обороны на Донце. Час спустя на перекрестке встретили три или четыре итальянские санитарные машины, такие неуклюжие, с высокими кузовами. Задние дверцы были открыты и машины наполовину заполнены. Там был один лейтенант-автомобилист из дивизии «Юлия», которого звали Гуйон. «Вы вышли», – говорил Гуйон, «Мы вышли», – повторял, как отупевший. Но никакой радости не было, эти дни измучили нас. «Мы от немецкой линии обороны отправимся на юг и на север», – говорил Гуйон. «Теперь мы вне окружения. Обмороженных и раненых – в санитарные машины и еще, кто поместится, направляемся в Харьков». Из нашей группы двадцать или тридцать человек, Вентуроли, я и несколько других, решили продолжить путь пешком. Санитарные машины уехали перегруженные людьми, которые стонали, а некоторые солдаты устроились даже на подножках машин. «Доезжайте быстрее», – напутствовал Гуйон отъезжающих.

Мы вышли. Конец окружению. Был полдень тридцатого января. На следующий день в Сталинграде генерал фон Паулюс и его штаб сдались. Два дня спустя, третьего февраля, Сталинград пал, и русские и немцы дали по этому поводу официальные сообщения.

* * *

Ночью и весь день первого февраля быстро шли и прибыли вечером в Белгород. Из нашего сборного пункта Шебекино вышли в Белгород, на расстоянии примерно в сорок километров, это один хороший переход. Всякий раз мы говорили: «Мы вышли». /…/ На станции Белгород стоял товарный поезд с локомотивом и двумя грузовыми платформами, который должен отправляться в Харьков, это семьдесят километров на юго-запад. Должны были дождаться часа отправления и находились между станцией и поездом, приказ на отъезд никак не прибывал. Путешествие на грузовой платформе было ужасным. /…/ Но зато не было русских танков.

Прибыли в Харьков, когда его бомбили. Позже нашли одну открытую парикмахерскую, помню еще болезненные и худые лица, там нас обслуживала быстрая парикмахерша с рыжими волосами. После еды нас тошнило. Вечером направились в этапный штаб на станции Основа, в десяти километрах восточнее Харькова. /…/

Тяжелейший марш, такой же как предыдущий. Но без атак русских. Еще четыреста километров из окружения.

/…/ День седьмое февраля: из Основа в Богодухов; восьмое февраля: Богодухов – Купьеваха; девятое февраля: Купьеваха – Ахтырка; десятое февраля: Ахтырка – Ясенова; одиннадцатое, двенадцатое и тринадцатое: остановка в Ясенова; четырнадцатое февраля: Ясенова – Груни; пятнадцатое февраля: Груни – Тарасьевка; шестнадцатое, семнадцатое и восемнадцатое: остановка в Тарасьевке; девятнадцатое февраля: Тарасьевка – Великий Павлика; двадцатое февраля: Великий Павлика – Гадяч; двадцать первое февраля: Гадяч – Полибая Долина; двадцать второе февраля: Полибая Долина – Липовая Долина; двадцать третье февраля: Липовая Долина – Рогожская Крыница; двадцать четвертое февраля: Рогожская Крыница – Ромны. Все пешком, еще в лохмотьях. И еще голодные в колонне, также продолжали умирать от голода.

/…/ Во время этого марша, после того, как покинули Харьков, встретили немецкую танковую дивизию, которая двигалась маршем из Франции, для сдерживания русского фронта на Украине. Это была дивизия «Великая Германия», оснащенная гигантскими танками «Тигр». Немецкие танкисты высовывались из круглых танковых люков, смеялись нагло и пили шампанское из бутылок. Они, думали мы, идя по обочине дороги пешком на запад, дойдут до Москвы с этими длинными орудиями.

/…/ Ночью русские самолеты бомбили Гомель. Недоставало пищи. /…/ Продолжаем спать на земле, как в окружении.

/…/ Уехали в Италию двенадцатого марта на поезде. Нас было немного. Каждая из трех альпийских дивизий насчитывала шестнадцать тысяч человек, четыре тысячи мулов и различные материалы в момент отправления в Россию. Такими же силами располагала и дивизия «Юлия». Для погрузки всей дивизии «Юлия» было необходимо пятьдесят пять эшелонов.

/…/ Первого марта 1943 года, после отступления, все оставшиеся из «Юлии», которые дислоцировались в районе Гомеля, насчитывали три тысячи двести человек, включая офицеров и унтер-офицеров. Немного более тридцати или сорока мулов и лошадь, /…/. Эти цифры я записал в Гомеле, в русскую школьную тетрадь, которая еще сохранилась, еще меньше сотни человек – это пациенты госпиталей, которые вышли из окружения.

«Тридентина» на эту дату насчитывала семь тысяч пятьсот человек и триста мулов. «Кунеэнзе» – тысячу триста человек, она попала в настоящую бойню. В дивизии «Виченца» осталось еще меньше, думаю тысяча человек. Из примерно десяти тысяч автомашин Альпийского армейского корпуса более девяти тысяч девятисот были уничтожены или попали в руки русских. В итоге было потеряно две трети личного оружия и более девяти десятых автоматического оружия, почти все из ста семидесяти артиллерийских орудий.

Для перевозки всей дивизии «Юлия» в Гомеле потребовалось только три товарных поезда. Мой поезд был на Бреннерском перевале в ночь на девятнадцатое марта 1943 года, в день святого Джиузеппе. /…/

Глава VI. Письма альпийских стрелков из России

Роберто