Шрифт:
Закладка:
/…/
Однажды солнечным днем немецкий самолет «Аист» пролетел над нами, потом второй раз; этот полет над нашими головами произвел на меня эффект какого-то утешения. Он поднимался в небо наверняка с какого-нибудь аэродрома, еще не занятого русскими, так мы рассуждали в то время.
На борту этого «Аиста» был лейтенант из дивизии «Юлия», Джиузеппе Гизетти. «Головная колонна, – говорил мне Гизетти, вспоминая, – была как один черный хвост, длинной около сорока километров, т. е. в два дня марша.
Мы находились на дне долины, в которой помещались две трети головной колонны. Ходили по избам, мародерствуя, чтобы раздобыть что-нибудь на пропитание, или чтобы поспать немного в окружении блох; мы были как глисты в замкнутом пространстве, постоянно в движении. Колонна, при замедлении движения, утолщалась впереди, или если впереди происходили столкновения или бои. В другом случае становилась тоньше, при увеличении скорости движения. Послышался орудийный грохот с востока, пришлось покинуть избы только после нескольких минут остановки, несмотря на то, что была ночь. Шли в темноте, все ругались, «Эта линия немецкой обороны, – говорили мы, – где она находится?»
Наступившая темнота рождала неотступную мысль: где отыскать помещение, хотя бы на несколько часов, чтобы избежать смертельной опасности, которой мы подвергались, проводя ночь под открытым небом. Если изб не хватало, что случалось очень часто, вспыхивали бурные споры и драки. Приходилось слышать громкие возгласы «раус!» если прибывали позже. Или сами яростно кричали, если прибывали первыми.
Я помню небольшую немецкую группу, которую выгнали из избы, и когда выходил последний, то сильно хлопнул дверью; один альпийский стрелок из батальона «Монте Червино» схватил немца за горло и сказал, чтобы тот закрывал дверь без хлопанья; немец выполнил приказ, побледнев как полотно. Такие же столкновения происходили между итальянцами, которые относились к различным подразделениям. Сострадания было недостаточно, необходима была сила. Если удалось открыть дверь избы, то дальнейшее зависело от степени свежести сил и агрессивности тех, кто находился внутри или тех, кто пытался войти. Звания в этом случае не всегда принимались в расчет. «Раус, раус!». Кто был внутри, загораживали дверь, Обычно отдыхали несколько часов, свернувшись калачиком, или сидя на земле спина к спине, в темноте, среди стонов обмороженных и раненых, всегда обутый в валенки и шинель, не снимая с себя, чтобы не быть захваченным врасплох при неожиданной атаке противника, вот так и находились в затхлом, теплом помещении.
Однажды вечером нашли укрытие в одном огромном сарае, покрытом соломой. Несмотря на свои размеры, сарай был переполнен. Там внутри были даже сани и мулы. Мулы были из батальона «Мондови» дивизии «Кунеэнзе», это я хорошо помню. Сарай, возможно, был предназначен для хранения фуража и имел только одни главные двухстворчатые ворота. «Будем стоять недалеко от выхода в полной готовности», – говорили мы. Ворота продолжали открываться и закрываться, воздух снаружи казался ледяным потоком, от которого перехватывает дыхание. Ярко горели несколько костров в сарае, как вдруг все вспыхнуло вокруг, как если это была бумага. Мы выбежали немедленно наружу в ужасном беспорядке, были слышны призывы, крики, мольбы, ругательства, мулы убегали, таща за собой и переворачивая сани и людей. Собственно, в это время начинало темнеть, с одной стороны стал стрелять пулемет. Потом полетели на это пекло со всех сторон мины из минометов. Мы бежали по снегу, обледеневшему и блестящему в зареве пожара. Внутри было много мертвых. С неба летел смертельный дождь. Гранаты взрывались прямо перед нами, с интервалом в несколько секунд. Эти огненные удары казались наказанием Господним.
Той ночью шли осторожно, постоянно смотря на мой компас. Какая-то возвышенность преграждала дорогу, казалась плотиной или железнодорожной насыпью, увидели вдалеке пять или шесть пар фар, которые двигались прямо по направлению к нам. Это были русские танки. Мы залегли на снегу среди нескольких кустарников. Танки приближались и прошли в трех десятках шагов от нас. Гусеницы танков поднимали фонтаны снега. Танки двигались по направлению на юг, кто знает, по направлению к какой цели. /…/
Наступил рассвет. Когда мы едва осилили эту возвышенность, послышалась ружейная стрельба, потом увидели пять или шесть альпийских стрелков, сидевших кругом. В середине этого круга из альпийских стрелков был потухший костер, он был еще теплым. Альпийские стрелки были все мертвы, у одного была оголена нога, синего цвета. Тела были окоченевшими и имели вид людей, убитых наповал, это сделал с ними снег и лед. Один из нас на фриульском диалекте сказал: «Вот жертвы дуче». Другие промолчали. Мы бросили на них последний взгляд. Из-под ресниц, покрытых инеем.
Дальше, впереди, на нашем пути находилась большая опустевшая деревня. У дороги лежали два или три советских орудия вверх колесами и немецкая гусеничная машина с перебитой гусеницей. Дальше стоял взорванный русский танк, погибший экипаж лежал вокруг на снегу, все лежали на спине, раскинув руки; ноги у всех были разуты. Наша колонна альпийских стрелков прошла это место без оглядки.
* * *
Не могу не согласиться с мыслью, сравнивая прохождение колонны с рекой, с рекой, в которой каждый из нас был каплей или волной. Меня утешает, что эта река текла, унося нас от смерти или от плена в полной неизвестности, что будет впереди; с надеждой изо дня в день, что должна появиться немецкая линия обороны. Думали к концу нашего отчаянного и трудного пути о любом удобном, чудесном и теплом убежище.
/…/
Наше извивавшееся шествие иногда казалось похоже на живой организм, который реагировал на изменение условий. Занесенные снегом тела людей, а также тела лошадей и мулов, над которыми поработали штыками и ножами. Разделывали, потом медленно, жевали куски сырого мяса. Помню одного альпийского стрелка, у которого висел пулемет на спине справа, а слева, покрытый ледяной коркой фиолетового цвета, огромный кусок мяса мула или лошади.
/…/
Там я увидел лошадь, которая была на ногах и двигалась, хотя имела вырванный клок с мясом на крупу справа. Кто-то по дороге, отрезал от нее кусок мяса, а лошадь не реагировала и продолжала движение.
/…/
В другой раз, вошли в населенный пункт, растянутый по центральной дороге. На входе в населенный пункт была ветряная мельница; альпийские стрелки входили в населенный пункт гуськом, по тропинке, протоптанной в глубоком снегу. Обратили внимание на ветряную мельницу, с надеждой найти там
