Шрифт:
Закладка:
Не говоря ни слова больше, мы выбегаем на улицу. Везде носятся рабы с ведрами, лопатами и кричат на иностранном языке. Или это я перестал понимать английский? В голове все еще гудит. Мир сошел с ума. Глина под ногами хлюпает, я перемазался грязью, стоило мне показать нос за дверь. Не важно. Ничего не важно. Я бегу за Грегори.
После смерти Рея я потерял волю к жизни. У меня не осталось причин двигаться, стараться, бороться. Я ведь не слепой. С моим лучшим другом начала погибать моя земля. Он был ее сердцем, частичкой всего этого – полей, резных кленов, ледяной реки, небесного шатра и придорожной красной пыли. Все это – долина. Смерть Рея наконец показала мне правду: «земля» – не бумага с подписанной рентой, это живое сердце. И как только оно перестанет биться, никакие деньги, никакое… золото не спасут от смерти все дорогое тебе. А потом и эти вещи потеряют смысл.
– Грегори…
Я шепчу, и он, не слыша меня, продолжает бежать. На фоне потемневшего неба, зарева пожара его волосы, кожа, силуэт полыхают обнадеживающей силой. В потоке истинного безумия Грегори остается моим островом спокойствия. Наверное, только ему я готов довериться сейчас, когда моя душа тонет в отчаянии. Никто другой не сумеет сохранить все то хорошее, что осталось и стремительно разрушается.
Тени переплетаются с языками пламени, дыхание сбивается, я теряюсь. Впереди различаю лишь спину Грегори, позади не слышу криков рабов. Вполне вероятно, я уже потерял сознание и все вокруг – кошмар. Кошмар, который начался тогда, когда мы с Патрицией увидели вдалеке повозки.
– Что случилось?! – кричит Грегори какому-то рабу, пытаясь перекрыть общий гул и гвалт. – Откуда пожар? Кто поджег кучу?!
– Сэр, никто не поджигал! – Раб, трясущийся и чумазый, не знает, упасть ему в ноги Грегори или стоять, поэтому просто склоняет голову. – Как приказала госпожа Дюран, сжечь кучу, так и сделали. Один раб погиб при взрыве…
– Взрыве?! – охает Грегори.
Я не понимаю, чем он потрясен, ведь мы отчетливо слышали хлопок. Я трогаю засохшую кровь на виске.
– Именно так, сэр. Куча горела, горела и раз – взлетела на воздух! Томми так и разорвало на куски, не успел он и опомнится! – Раб дрожит. – Мы ничего не взрывали, откуда же у нас динамит, сэр?
– А в куче с хламом он откуда?! – рычит Грегори. – Ничего не понимаю!
А вот меня уже осенило.
– Джейден.
– Джейден сидел с нами, – напоминает мне Грегори.
Я краем глаза замечаю, как раб отходит и начинает помогать остальным.
– Да. Перед скачками Джейден выносил из подвала хлам, как ему и сказал отец. – Я говорю, а перепачканное копотью лицо Грегори начинает бледнеть. Он тоже все осознает. – Он тогда пошутил, сказав, что хлам сам по себе увеличивается в размерах… Сказал, что относил ящики. Думаю, он отнес в кучу динамит… вот только у нас самих его не было.
– Ты думаешь, кто-то притащил его и нарочно пытался подорвать ранчо вместе с вами? – Грегори запускает руку в свои волосы. – Неужели…
– Прости, Грегори, только твоя семья знала о золоте до смерти Рея. – Слова даются мне тяжело. Его глаза распахиваются. Он понимает, к чему я веду. – Каким образом динамит попал к нам в дом? Если подумать… только ты был здесь круглыми сутками, и никого из Ридов больше.
Я сам не знаю, что на меня нашло, слышу свой дрожащий голос словно со стороны. Но я устал думать. Может, я никогда и не умел. Судя по тому, как рушится моя жизнь, так и есть.
– Объяснись.
– Франческо! Ты чего?! Ты намекаешь, что я принес взрывчатку, я планировал убить вас..? Тебя? – Грегори хватается за грудь. – Да я сейчас же кинусь в костер, если ты так думаешь!
Я молчу, усталый и опустошенный. Я… я не знаю. Я просто смотрю, как по его щекам бегут слезы.
– Франческо, здесь и сейчас скажи, что веришь мне! Здесь и сейчас, иначе я…
Его светлые глаза полны страха и неверия. Лицо и руки, черные от сажи, – словно грязь позора, которую не смыть. Он запинается, замолкает, и в эту саму секунду я понимаю, что творю. Убиваю его, снова швыряя в один ряд с братьями. Грегори умирает у меня на глазах, от моих слов. Да что я…
Тело на мгновение сковывает – а он, резко вытерев слезы, разворачивается и кидается вперед. Он правда бежит в пламя, и я окончательно прихожу в себя. Никогда до этого я не поступал столь решительно и безрассудно, но я мчусь за ним. Прыгаю ему на спину, валю в пепел. Мы катимся, останавливаясь в полуметре от кострища. Мы сгораем от череды собственных ошибок, слов и кошмаров. Я вжимаю его в землю так сильно, как могу. Я боюсь, что он начнет вырываться и попытается все же свести счеты с жизнью. Я кричу. Впервые после смерти Рея я кричу.
– Ты что творишь?! Что?! – Мне хочется убить его собственными руками. – Грегори, ответь мне!
– Что сказать… Франческо? – шепчет он.
Я читаю по губам, я читаю по глазам.
– Какую жизнь ты представляешь для меня после собственных слов, Франческо? У меня больше ничего нет. Я всю жизнь искал дом… искал людей, рядом с которыми мог бы почувствовать себя дома. Последним таким человеком для меня была мать. Потом – вы. И вот теперь…
– Грегори… – Я отпускаю его плечи и падаю рядом, устремляю взгляд в темное небо. Где звезды, что скрыли облака? Они еще там? Мы лежим в тишине несколько минут, пока рабы мало-помалу справляются с пламенем. – Прости меня… не знаю, что на меня нашло. Конечно, нет, я не думаю, что ты заложил динамит, но это определенно дело рук твоего отца.
– Да, – только и говорит он еле слышно. – И я разберусь с этим. Обещаю. Чего бы мне этого ни стоило.
Кострище почти потушили, и мы словно очутились в Монтане зимой. Снег из пепла покрывает наши плечи, волосы, въедается в души. Как же сильно я испугался.
Мы с трудом поднимаемся и, собираясь с мыслями, оглядываем друг друга на предмет повреждений. Я открываю рот, чтобы сказать хоть слово, еще раз извиниться за свою вспышку, но меня окликают:
– Братец!
К нам на всем скаку на неизвестной мне молодой кобыле приближается Патриция. Уму непостижимо, чтобы девушка так управлялась с лошадью, да еще и без сопровождения мужчины! Только-только начали утихать слухи про нее с Колтоном, а она позволяет себе такое поведение! Я хмурюсь, делаю