что непосредственно участвовали в преступных деяниях. Легитимность этих кар дана уже в Библии (Мф. 5:27–30): «Вы слышали, что было сказано: "Не нарушай супружескую верность". Я же говорю вам, что тот, кто лишь смотрит на женщину с вожделением, уже нарушил супружескую верность в своем сердце. Если твой правый глаз влечет тебя ко греху, вырви его и отбрось прочь. Лучше тебе потерять часть тела, чем всему телу быть брошенным в ад. И если твоя правая рука влечёт тебя ко греху, то отсеки её и отбрось прочь. Лучше тебе потерять часть тела, чем всё твое тело пойдёт в ад». То есть либо «мучилась» только согрешившая часть тела, либо, в качестве пародии на процесс преступления, грешников заставляют «насладиться» исполнением своих преступных желаний, но в такой искажённой и утрированной форме, что желаемое «благо» доставляет лишь мучения. В «Апокалипсисе Петра» богохульники повешены за языки; убийц поедают змеи под взглядами их жертв; клятвоотступники откусывают собственные языки и губы; прелюбодейницы подвешены за волосы над озером кипящей грязи, а их партнёры – за ноги и головы их окунаются в грязь.

Устойчивые метафоры средневекового ада – печь, кухня, пасть, кузница. Все эти элементы Иероним использует в изображении пыток. Души грешников пожираются, перевариваются и исторгаются, дабы этот цикл страданий воспроизводился вновь и вновь. «Преисподня и Аваддон – ненасытимы» (Пр. 27:20). Ад похож на существо, требующее постоянного жертвоприношения. Грешники для ада что-то вроде нефти, топлива – благодаря ему горят адские костры, топятся печи, работает производство, пыточная кухня (рис. 18–23). Люцифер и черти (в отличие от Бога, попасть в рай к которому весьма сложно) заинтересованы в людях, чтобы с их помощью поддерживать активное существование ада. В «Видении Павла» описывается печь, вкруг которой совершаете семь пыток: льдом, снегом, огнём, кровь, змеи, удары молнии, смрад. Из самой печи исходят семь столпов пламени. Не только вход в ад, но и весь ад в целом мог изображаться как разинутая пасть, сходная с львиной (иногда волчьей, собачей или драконьей): «спаси меня от пасти льва» Пс. 21:22), а источником иконографии послужили буквально визуализированные слова Священного писания: «Преисподняя расширилась и без меры раскрыла пасть свою» (Ис. 5:14); «Как будто рассекают и дробят нас, сыплются кости наши в челюсти преисподней» (Пс. 140:7). Ранние изображения пасти ада относятся к XI году: она разевается либо снизу-вверх, принимая и демонстрируя грешников, либо «встречая» их – горизонтально. Нередко и зёв левиафана понимался как метафора врат ада: «из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры; из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла. Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас» (Иов. 41:11–14). Кит, поглотивший Иону, также отождествлялся с левиафаном, а его чрево – с адом. У Босха инфернальное пространство – это постоянный процесс поедания, приготовления и переваривания грешников.

Рис. 17. Ад в виде кухни со всепожирающим дьяволом во главе. Фра Анжелико. Страшный суд, ок. 1431 г. Museo di San Marco, Firenze.

Рис. 18. Грешники варятся в котле, коптятся, как мясо, и приготовляются на шампуре. Обезьяноподобный чёрт подгоняет грешника палочкой меж ягодиц поскорее лезть в мясорубку.

Рис. 19. Нанизанного на шампур грешника демон сдабривает «соусом», в дыму пламени коптятся двое других.

Рис. 20. Винные сосуды-кувшины, столь часто критикуемые Босхом, превращаются в пыточные жернова и мясорубки, перемалывающие грешников, вынужденных под надзором чертей пытать самих себя.

Рис. 21. Ад мог представляться гигантской кузницей, на наковальнях коей души подвергаются плавке, ковке, расплющиванию: из душ грешников могли выплавлять орудия, гвозди, которые затем использовались для пыток.

Рис. 22. Ад Босха демонстрирует виртуозную комбинаторику пыток: демоническая старуха заживо жарит грешника-блудодея и чревобеса, а испещрённая синими язвами кухарка-ведьма поливает раскалённым маслом кушанье из человеческой плоти. Пронзённому деревом вору или убийце демоны отрезают грешную руку.

Рис. 23. Если оторвать взгляд от монструозных тварей, крысо-птице-змей, то можно увидеть застенки тюрьмы: сквозь решётку из чьей-то задницы брызжет струя, попадающая в воронку бочки, из которой кошковидные черти насильно поят жертву чревоугодия с раздувшимся пузом. Сзади монструозная ведьма перетирает грешника, отжимая (наподобие винограда для вина) и превращая в густой напиток, изливающийся в кувшин.

Милитаристский ад

Правая створка триптиха «Страшный суд» продолжает тему тотального ада. Фон пронизан нактюрническими мистериями. В «Видении Тунгдала» подробно описано, как сатана поглощает грешников, но и сам он при этом прикован к решёткам жаровни, то же воспроизводит и Данте. Дьявол у Босха заправляет страшными казнями и сам испепеляется изнутри. Он тёмная пустая сущность, горящая вечным пламенем. Вход в его обитель украшен жабами. Враг рода человеческого облачён на восточный лад: в балахон и зелёный тюрбан на голове, в его руке мясной крюк, – орудие пыток. Нечистого окружают черти, похожие на фарисеев и служителей культа, на голове одного из них сидит сова. Очки, надетые на одного из них, – символ обмана зрения, ложного видения. Демоны заставляют грешников петь по их нотам, служить сатане. Того, что с завязанными глазами, пронзают мечом. Обнажённый мужчина справа привязан к камню, к месту расположения сердца прилипла жаба, змеи опутали его (рис. 32).

Рис. 24. Воин-жаба, калечащий мужчину-грешника, пронзённого деревом, оседлал блудницу. На багряной ткани, чуть прикрывающей её, сидит любовник, молящий о пощаде.

Рис. 25. Жертва становится мучителем, а охотник, пойманный своим грехом – добычей. На красной танкетке справа сидит толстый монах с фамильным гербом на капюшоне. Босх вновь обращается к критике духовенства и дворянства.