чего можно прийти к выводу о том, что их применяли, причем квалифицированно, поскольку «дела двора» демонстрируют нам расширение юрисдикции короля и его суда как защитную реакцию на сопротивление оппозиции. Принятие этого перечня было равно передаче в руки монарха важных рычагов контроля над прочими сеньориальными и муниципальными юрисдикциями, и делалось это экспансивным образом, поскольку перечень не был окончательным, особенно если мы обратим внимание на дела вдов, сирот и бедняков, будь то гражданские или уголовные, в которые могли вмешиваться органы как регионального, так и королевского права. В общем и целом, была предпринята попытка наделить монарха большей властью, несмотря на ее кажущееся ослабление по результатам кортесов в Саморе, поскольку в итоге поле королевской юрисдикции расширилось или, по крайней мере, не сузилось. Вместе с этим расширялась юрисдикция его судей, а вместе с ней – поле действия его правовых кодексов. Как работала эта правоприменительная практика и каковы были руководящие установки королевского суда? Вполне возможно, что Партиды применялись на практике королевским судом, в обязанности которого входило претворение в жизнь королевского права там, где оно могло применяться, а также там, куда не распространялось «Королевское фуэро», или оно было недостаточно, или просто не предоставляло нормативной базы по конкретному вопросу. Они всегда применялись как дополнение к «Королевскому фуэро», которое, как явствует из «Законов о порядке действий», было королевской «книгой законов», основной нормативной базой, когда дело касалось источников королевского права (что подтверждает «Уложение Алькалы-де-Энарес»)[822], и которое создавало меньше всего проблем для гармонизации региональных интересов, чего нельзя сказать о Партидах. Это является еще одной причиной, по которой в правоприменительной практике они появляются спорадически, хотя даже такие появления разрушают миф о том, что в кастильской юридической практике после 1265 г. они отсутствовали. Партиды также были книгой законов короля, и, как таковые, применялись реже, чем «Королевское фуэро». Важным, однако, является сам факт их применения, независимо от того, считались Партиды законами или нет.

Практика применения «Королевского фуэро», утвержденная на кортесах в Саморе, как правовых норм, применявшихся в придворных королевских судах, как фуэро в смысле устоявшейся практики работы этих судов, не повлекла за собой серьезных проблем или недовольства со стороны муниципалитетов. Причина этого довольно проста. Упомянутое выше «Королевское фуэро», или «Фуэро законов» (Fuero de las Leyes), было создано на основе множества региональных сводов Кастилии и Леона (Сория, Куэнка, кодекс «Фуэро Хузго»), и включало в себя несколько заимствований из ius commune, применявшихся как нормы процессуального и уголовного права. В этих двух областях права могли возникать разночтения и выноситься решения, противоречащие региональным нормам, которые разрешались посредством передачи права сбора платежей caloñas, денежных штрафов за предусмотренные законом преступления, что затем утвердит Альфонсо XI в «Уложении Алькалы»[823], с целью обеспечить исполнение самих уложений и остального корпуса королевского права. Таким образом гарантировался приоритет основанных на этом корпусе источников права и юрисдикций, для того, чтобы законы считались таковыми, были «действительны» и соблюдались во всех королевствах и землях под властью Короны, в каждом поселении, находящемся в сеньории и юрисдикции представителей знати. Король, используя эти привилегии и упразднение ряда платежей (omecillos, è caloñas), передавал сеньорам полномочия Королевской судебной палаты по сбору этих платежей, что привело к смягчению радикальной оппозиции. На тот момент вопрос стоял скорее в экономической плоскости, нежели в организации уголовного суда. Не стоит также забывать, что «Королевское фуэро» продолжало оставаться региональной правовой нормой в тех местах, где оно было установлено в качестве таковой с 1255 г., что не встретило сопротивления со стороны этих регионов. Это же «Королевское фуэро» также применялось, и достаточно умело, для пересмотра регионального права, то есть некоторые кодексы форального права были глубоко переработаны с учетом этого документа, включили в свой состав ряд его элементов и положений и в итоге стали напоминать скорее кодексы Альфонсо Х, чем старое местное право. По-видимому, именно это произошло, в частности, с фуэро Сории. «Королевское фуэро» не было ни главной, ни неразрешимой проблемой, поскольку существовали доступные способы примирения противостоящих интересов: король получал привнесение в правоприменительную практику своих законов, своего права, а города – получение права собирать судебные платежи (caloñas) за преступления, что выразилось в раздаче им различных королевских привилегий.

Если «Королевское фуэро» с 1274 г. стало главным сводом, используемым в королевском суде, источником норм, который использовался при необходимости обращения к королевскому праву, то это не обязательно произошло в согласии с традицией известных судебных постановлений. Когда мы находим текст, не соответствующий сохранившимся версиям «Королевского фуэро», нужно задать вопрос: откуда возникают такие документы, такие положения и такие отличия? У нас есть три примера правовых текстов, отражающих отдельные практики применения постановлений королевского суда, три сборника, созданных между концом XIII в. и началом XIV в., которые четко демонстрируют присутствие норм, отличных от «Королевского фуэро», в практике применения королевского права, и в такой ситуации нам следует найти удовлетворительный ответ на вопрос об их происхождении и смысле, то есть: что это за нормативные материалы, каково их происхождение, почему они появляются в королевском суде, почему они им применяются и на основании каких аргументов? На сцену снова выходят Партиды: другого подходящего юридического текста не было. Так, «Новеллы» (Leyes Nuevas)[824] воспроизводят ряд формул присяги, которые могли произойти или произошли напрямую от «Зерцала»[825], или из Партид[826], и до «Новелл» они, скорее всего, дошли через Партиды, с учетом незавершенности «Зерцала». Партиды как законченный текст должны были являться точкой отсчета, на которую бы ссылались эти имеющие очевидные процессуальные последствия формулы (отсюда их систематическое перечисление в Третьей Партиде). «Законы о порядке действий» также, вероятно, ссылались на практику применения Партид в вопросах явки в суд[827], условий перемирия[828], совершеннолетия с 25 лет[829], обращения к ius commune[830] или в уже упомянутом случае «дел двора»[831]. Тоже самое наблюдается в законе 125, когда речь заходит о правовых нормах, применяемых королем[832], или в законе 144, рассматривающем определенные действия рабов[833]. Наконец, так называемое «Псевдо-уложение Алькалы-де-Энарес», имеющее ту же природу, то есть являющееся компиляцией постановлений и других материалов придворного суда, однозначно отсылает к Седьмой Партиде в вопросах неуважения к властям и к Шестой Партиде в вопросах наследования[834]. Отсылки настолько четкие и очевидные, что не оставляют никаких сомнений в том, что автор компиляции владел этими текстами, как и авторы его первоисточников. Это еще одна веха в истории практики применения Партид.

Еще два значимых примера мы можем найти в