Временное изгнание евреев из Вены и ее округа в 1421 г. заставило ученых перенести свою академическую деятельность в австрийские провинции (Штирия и др.) и в соседние германские местности, но через несколько десятилетий еврейские общественные центры в Австрии были восстановлены. В эту эпоху во главе германо-австрийского раввината стояли: р. Израиль Иссерлейн (ум. ок. 1460 г.), бывший раввином сначала в штирийском Марбурге, а затем в Винер-Нейштадте; упомянутый выше р. Израиль Бруно, едва спасшийся от смерти во время смут в Регенсбурге (1476), и р. Моисей Минц, занимавший пост раввина в Бамберге и одно время в польской Познани (1474). Все эти раввины не ограничивались тесным кругом своих пастырских обязанностей и специально-научных работ [Иссерлейн был автором известного собрания раввинских решений «Терумат гадешен», а Бруно и Минц оставили после себя большие сборники респонсов («Тешубот»)], но заботились также о благоустройстве общин, о поднятии нравственного уровня духовенства, об устранении партийности и расколов в народе. Моисей Минц, между прочим, разграничил функции раввинов и старшин, или «парнасим», в общинах и установил, что в делах религиозных парнасы не имеют права принимать какие бы то ни было меры без ведома раввинов. Парнасы, как председатели общинных советов, часто присваивали себе чрезмерную власть, вторгаясь в права духовных лиц, но, с другой стороны, и иные раввины, председательствовавшие в советах, злоупотребляли своей властью. Впрочем, мало радости приносила власть и тем, и другим. Тяжела была доля главарей общин, которых император и всякие другие власти постоянно терроризировали требованиями обычных и чрезвычайных налогов, а в случаях ритуальных наветов их бросали в тюрьмы, инквизиторски пытали и порой взводили на эшафот за мнимое преступление общины.

Все отрасли литературы, не имевшие прямой связи с раввинизмом, очень слабо развивались. Даже хроника-мартиролог и синагогальная поэзия не дали в эту эпоху наибольшего мученичества таких произведений, какие дала эпоха крестовых походов. Тогда массовое мученичество было еще ново, а теперь оно стало обычным явлением. Люди устали записывать и воспевать свои страдания. Они увековечивали память своих мучеников в простых перечнях имен, записанных в поминальных книгах синагог («Memorbücher») для чина заупокойной молитвы «Jizkor». Об ужасах «черной смерти» еврейскому хронисту позднейшего времени (автору «Эмек га’баха») приходилось писать на основании отрывочных сообщений прежних христианских летописцев. Синагогальная поэзия тоже устала плакать, как будто слезы высохли у мучеников. Несколько «кинот» малоизвестных авторов о гибели сотен общин в годы «черной смерти» не вошли даже в литургию; по силе национального протеста они стоят ниже однородных произведений предыдущей эпохи. Только «плач» Авигдора Кара о пражской трагедии 1389 года приближается к прежним образцам. Венскую катастрофу 1421 г. увековечила сказочная хроника на обиходном еврейско-немецком языке («Виенер Гезера»), полная потрясающих описаний мученичества за веру, но лишенная исторической перспективы.

Из популярной моралистической письменности «мусар» до нас дошло немногое. Составленные в XV веке книги «Орхот цадиким» («Пути праведников»), «Сефер хасидим катан» (малая «Книга благочестивых») и «Sittenbuch» (последняя — на еврейско-немецком разговорном языке) представляют собой подражание классической «Книге благочестивых». Та же проповедь смирения и воздержания, «строгой набожности и безупречного нравственного поведения, религиозного фатализма и пассивного сопротивления». Замечательно, что в этих назидательных произведениях, авторы которых стояли ближе к простонародью, встречаются жалобы на то, что в начальных школах и иешивах занимаются талмудическим «пилпулом», пренебрегая изучением Библии, Агады, Мидраша и нравоучительных книг. Народ, очевидно, не находил удовлетворения в раввинской науке, которая не давала пищи сердцу и нравственным эмоциям.

Одиноко стоит среди армии узких талмудистов того времени пражский раввин Иомтов-Липман Мюльгаузен, автор книги «Ниццахон» («Победа», написана ок. 1410 г.). Он пытался пробудить интерес к забытым вопросам догматики и апологетики. Он хотел научить своих современников, как им отвечать на догматические возражения христиан против учения иудаизма, как защищать его основные истины. Автор при этом руководствовался и личным опытом, так как ему приходилось диспутировать с духовными лицами из христиан в то горячее время, когда умы волновались ересью гуситов. Об этом он сам рассказывает в последней главе своей книги. В 1399 году в Праге появился злостный выкрест Петр (Песах), который донес церковным властям, будто евреи в своих молитвах хулят христиан и называют их веру язычеством. Липман, как пражский раввин, и еще некоторые представители общины были арестованы и допрошены по поводу этих обвинений. Нужно было отвечать так, чтобы не задевать религиозного чувства церковных судей, а, наоборот, «смягчить раздражение иноверцев». При очной ставке с доносчиком Липман решил не затрагивать сути спора между двумя религиями, а только формально отразить предъявленное обвинение. И он очень искусно справился с этой адвокатской задачей. Первый пункт обвинения гласил, что в молитве «Алену» евреи просят об «истребления идолов» и восхваляют Бога, отличившего их от всех «племен земли, которые поклоняются суетному и пустому». В этой фразе, по донесению выкреста, скрывается намек на Иисуса, еврейское имя которого (ישו) по буквенному составу соответствует числовому значению последнего слова (וריק), а следовательно, и слова об идолах относятся к кресту и христианским иконам. На это пражский раввин ответил Песаху-Петру: «Ты признаешь, что все деревянные и каменные фигуры, которым вы поклоняетесь, суть только образы, символы, и нет в них ничего существенного. Но не правда ли, что женщины, малолетние и деревенские люди не рассматривают их как символы и уверены, что в них есть какая-то божественная сущность?» Выкрест ответил утвердительно. Тогда раввин сказал: «Ну, вот мы и говорим, что мы отличаемся от «племен земли», т.е. деревенских людей и простолюдинов, думающих, что все эти изображения суть божества». Этим умным ответом раввин отвел первый удар. Что же касается намека на Иисуса в одном слове молитвы, то он заявил, что еврейское обозначение имени Иисуса — не «Иешу», а «Иешуа», а при этом отпадает обидное числовое значение отмеченного слова, то есть основа обвинения. Еще более ловким маневром был ответ на обвинение, что евреи в молитве «Шмоне-эсре» говорят: «Отступникам[44] да не будет надежды», что содержит в себе проклятие против выкрестов. «Ведь сами христиане постановили, — возражал Липман, — что еврей, принявший крещение, не может вновь обратиться в свою религию, — следовательно, у его родных и друзей уже нет надежды увидеть его снова иудеем, — вот об этом мы и говорим в молитве». Новогодняя молитва о том, чтобы Бог уничтожил царство произвола («malchut zadon») на земле, дала повод выкресту сделать политический донос: евреи будто бы проклинают царей христианских государств. На это Липман возразил, что речь тут идет не о королях, законно царствующих, а только об узурпаторах, отнимающих власть у