– Это только начало, Мандзю! Готовься испытать боль, которую испытываю я, сгорая от любви к тебе!

– Остановись, Мизуки. – Мандзю упал на колени, оперся одной рукой о землю, а другую протянул ко мне.

– Поздно. Раньше надо было думать. – Я вытянула руки, вызвав поток темной энергии, и направила его прямо в лицо принца.

Мандзю закричал от боли и скорчился на земле. Я не опускала рук и направила к нему еще больше энергии.

– Ты утратишь свою красоту. Станешь уродлив лицом, и все люди будут отворачиваться от тебя, с ужасом убегая прочь. Смертные будут видеть в тебе страшного монстра. Тысячелетиями станешь бродить в саду прекрасных цветов, не смея уйти за пределы замка.

– Мизуки, прошу, пожалуйста, остановись! – взмолился Мандзю, но я проигнорировала его мольбы так же, как он сотни лет игнорировал мои чувства к нему.

– Я подарила тебе бессмертие и вечную юность, которую невозможно будет разглядеть сквозь уродство, – не ослабляя энергетический поток, сказала я. – Но одиночество и тоска станут твоими вечными спутниками. Смерть и покой будут твоей единственной мечтой. Бессмертие станет твоим проклятьем.

Темный поток энергии начал действовать, и кожа на лице некогда прекрасного Мандзю начала плавиться. Прекрасные черты размылись и растеклись коричневой смолой.

– Смерть не придет к тебе и не услышит твои молитвы, – я продолжила добивать его словами. – Я немного пощажу тебя и дам маску из хрупкого фарфора, которая заменит тебе уродливое лицо. На ней будет изображен тот самый прекрасный юноша, которым ты был, но больше никогда не станешь. Будешь прикрывать ею свое уродство и трястись над ней как над сокровищем, боясь, что она разобьется.

– Мизуки, не надо! – взмолился Мандзю, хватаясь руками за лицо. Кожа плавилась и продолжала оплывать, словно воск. Так, пожалуй, выглядят выжившие в пожаре смертные.

– Когда уйдут из жизни все, кто тебя знал с прекрасным лицом, в сад тысячи лепестков будут приходить юные девушки. Увидев тебя в маске красивого юноши, будут влюбляться, как тогда, когда твое лицо было по-настоящему прекрасно и ты не был монстром. Но едва ты снимешь перед ними маску, явив уродливый облик, влюбленные девушки в ужасе и отвращении убегут от тебя.

Мандзю катался по траве, корчась от боли, хватаясь руками за лицо, на котором он уже мог почувствовать множество рубцов. Смотреть на него было жутко и больно. Но мой гнев был сильнее жалости.

– Пожалуйста, остановись! Как же больно! – молил Мандзю, но я продолжала наказывать его.

– Пройдут годы, и ты начнешь мечтать о смерти, моля богов о милости даровать тебе смерть. Но ты будешь продолжать жить и ждать свою Сягэ, отвергая красавиц. Тебе будет настолько плохо, что даже долгожданная встреча с Сягэ не принесет облегчения и счастья.

– Что я сделал тебе, Мизуки? За что ты так ненавидишь меня?

Не слушая его, я продолжила:

– Если однажды в сад тысячи лепестков войдет прекрасная, юная, переродившаяся Сягэ – та, чью душу ты жаждешь с таким нетерпением, – ты узнаешь ее в новом теле. И будешь делать все, чтобы она признала тебя в уродливой маске. О, это будет сложно. Тебе нужно будет влюбить ее в себя. Чтобы, не снимая фарфоровой маски, Сягэ узнала тебя и полюбила в ответ. Как только искра огненного цветка любви коснется ее сердца, она пожелает поцеловать тебя, сняв маску. Когда ты явишь ей свое уродливое лицо и она не испугается, не убежит прочь, подойдет и поцелует отмеченные уродством уста – ты, наконец, освободишься. Лишь только ее губы соприкоснутся с твоими, не прикрытыми фарфором устами, маска разлетится на тысячи осколков, и ты превратишься в белоснежное облако. Перед долгожданным уходом в долину смерти прольешься золотым дождем, и на том месте вырастет прекрасный синий цветок. Хиганбана, которую ты когда-то просил вырастить свою мать в саду перед твоим приходом в мир смертных. Только этот будет гораздо больше и прекрасней. Станет немым укором твоему красивому, но холодному и жестокому сердцу. – Я, наконец, закончила. Но, немного подумав, добавила: – Ты уйдешь в долину желтых рек, так и не насладившись любовью с Сягэ.

Я наконец выпустила рвавшуюся наружу злость и разразилась жестоким громким смехом. Мандзю лежал на траве с обезображенным лицом и лишь мычал от боли.

– О мой принц! Что она с вами сделала?! – неизвестно откуда взявшийся Хитати подбежал к своему питомцу и, всплеснув руками, как наседка закружился над ним. Попытался поднять с земли, но не хватило сил. Он обернулся ко мне и закричал своим скрежещущим, как несмазанное колесо телеги, голосом: – Что ты наделала, проклятая лисица? Как ты посмела так поступить с императорским сыном?

– Ну, ты сам напросился, противный старик. – Я брезгливо сморщила нос и вспомнила об энергетическом шаре, который остался в рукаве. Достала его и подошла вплотную к наставнику Мандзю.

Тот обомлел и захлопал глазами, беззвучно открывая рот, как рыба. Одной рукой я взяла его за трясущийся подбородок и потянула за козлиную бородку, чтобы раскрыть пошире рот. Он успел только вскрикнуть, и энергетический шар с моей бессмертной кровью залетел к нему в раззявленный рот.

– Что ж, это будет тебе уроком, несчастный смертный. Теперь ты тоже обречен на бессмертие. Будешь вечным слугой своего любимого Мандзю. Если ты мечтал, что принц женится и сможешь уйти на заслуженный покой, то забудь. Вечный слуга, вечный спутник печалей Мандзю, два вечных изгоя. – Я наконец отпустила объятого ужасом старика, и тот упал рядом со своим учеником.

Пришло время уходить, и я хотела в последний раз увидеть лицо Мандзю – вернее, то, что от него осталось. На него было больно смотреть. Уже никто не признает в нем прекрасного принца. Вот только глаза остались прежними. Он смотрел на меня, обезумевший от ужаса и боли, не в силах вымолвить ни слова.

Я поискала в рукаве заготовку маски из тонкого, но прочного фарфора. Провела над ней рукой, и она обрела черты лица прекрасного тенина. Того, кого когда-то я увидела впервые в Высокой Долине Небес и тут же влюбилась. Невольно залюбовавшись своей работой, я не заметила, как чья-то рука коснулась моего плеча. Я вздрогнула и обернулась. Передо мной стоял император Корэмицу. Он смотрел на меня прямо, разглядывая мое лицо. В глазах промелькнуло узнавание. Я сдула упавшую на лицо прядь волос и дернула плечом, сбрасывая с себя ладонь императора. Он несколько раз коротко кивнул головой, словно соглашаясь с чем-то.

– Так вот какой из тебя вышел друг, Мизуки, – наконец выдавил Корэмицу. – А я был уверен, что