них с двумя мертвыми тушами их сородичей, меня ожидает настоящий ад. Морозильный ларь находится прямо за дверью. Он почти пуст. Мэри использовала большую часть мяса и рыбы за последние несколько месяцев; нам предстоит еще одна поездка на восток, чтобы пополнить запасы. Я кладу мертвых овец в мусорные мешки, а затем складываю их с одного края морозильной камеры. Снимаю плащ и смываю кровь с рук, прежде чем снова выйти на улицу.

День темнеет, буря все ближе. Она надвигается от горизонта, как расползающийся кровоподтек, и на мгновение меня почти парализует страхом; ветер свистит вокруг моей головы, завывает в расщелинах и пещерах в скалах под моими ногами.

Я отряхиваюсь и спешу к приветливому свету «черного дома». Когда добираюсь до него, дверь открывается, и из нее выходит Чарли. Мэри стоит в дверном проеме, улыбаясь, и в этот момент искра гнева во мне вспыхивает и разгорается, как костер.

– Зашел проведать, как у вас дела, Роберт, – поясняет Чарли, хотя у него хватает благородства, по крайней мере, выглядеть застигнутым врасплох. – Похоже, буря будет ужасная. Уже сейчас в районе Бейли и Роколла волны мощью в десять баллов и высотой в пятьдесят футов.

– Может, шторм изменит направление, – отвечаю я.

– Да, может быть. – Он останавливается на дорожке. – Можно надеяться.

– Спасибо, что зашел, Чарли, – говорит Мэри. Ее улыбка исчезает.

Я захожу внутрь и закрываю за собой дверь. На полу в гостиной сидит мальчик. Он старше Кейлума и сейчас с угрюмым лицом нехотя помогает ему закончить огромный пазл. Я понимаю, что это сын Юэна Моррисона, Иэн, когда Юэн с грохотом распахивает дверь ванной и вбегает в комнату.

– Роберт! – восклицает он, его толстые щеки вздрагивают. – У тебя полон дом гостей, да? Я тут заскочил с запасными дровами и торфом. – Он смотрит в окно и хмурится. – Похоже, вечер будет скверный.

Когда я ничего не отвечаю, он откашливается.

– Пойдем, Иэн, лучше вернуться домой, пока не начался дождь.

– Спасибо, Юэн, – благодарит Мэри, а затем пристально смотрит на меня.

– Да, спасибо, – соглашаюсь я, открывая входную дверь, пока он натягивает плащ.

– Не за что. – Юэн улыбается, и это напоминает мне о той встрече в пабе в прошлом году, когда я впервые спросил о Земельном фонде. – Просто я хороший хозяин.

– Они с Чарли всего лишь хотели помочь, – замечает Мэри, когда они уходят. – Нет ничего постыдного в том, чтобы принять помощь. Ты говорил, что именно так и надо жить в подобном месте.

Я ничего не отвечаю, потому что не доверяю себе до конца и не знаю, что скажу. Усталость исчезла, полностью сгорела в костре злости.

– Папа! – кричит Кейлум, бросая свой пазл, а затем подбегает ко мне в безудержном восторге, боднув головой мои ноги.

– Привет, малыш, – говорю я, поднимая его на руки и пытаясь улыбнуться. – Может, спустимся в подвал и зажжем звезды?

– Крутой свет! – восклицает он, хлопая в ладоши.

– Да, и крутой свет мы тоже включим.

– Роберт! – Мэри хватает меня за локоть, но я отталкиваю ее, открываю люк и начинаю спускаться по лестнице в подвал, неся Кейлума.

Она следует за мной. Ничего не говорит, пока я усаживаю Кейлума на матрас и включаю лампу маяка – медленно перемещающуюся дугу бело-серебристого цвета на фоне кирпичных стен. Она складывает руки на груди, когда я выключаю основной свет, чтобы были видны все эти сотни звезд.

– Ночные звезды! – Кейлум смеется, снова хлопает в ладоши, глядя вверх широко раскрытыми глазами, неустанно дивясь чудесам и не уставая от них. Это помогает немного унять мой гнев – настолько, что, когда Мэри тянет меня обратно к лестнице, я иду без протеста.

– Роб. Мы не можем больше оставаться здесь, внизу.

– Сколько раз я должен тебе повторять? Ты еще не видела настоящий атлантический шторм. Мы должны…

– Чарли говорит, что такие штормы бывают раз в…

– Чарли пользуется своим обаянием и врет в лицо всем, кто достаточно глуп, чтобы слушать. Я не хочу, чтобы ты впредь впускала его в этот дом.

Мэри снова складывает руки.

– Он также говорил, что эти подвалы – одно из худших мест, где можно оказаться во время шторма. Даже на такой высоте, если море поднимется и хлынет на сушу, это место может затопить в считаные минуты.

Помню, на следующий день после смерти отца я обнаружил мертвого тюленя на мысе близ Лох-на-Эах. Он был большой и гладкий и смотрел на меня злобным черным глазом. Я представляю, как зелено-темное море устремляется вниз по ступеням подвала – ледяное, с водорослями и венцами бело-желтой пены. Знаю, что прячусь здесь не потому, что боюсь шторма. Я боюсь потерять людей, которых люблю. Даже если они не всегда любят меня.

Я смотрю на Мэри, на пламя в ее глазах и румянец на щеках; на Кейлума, который все еще разглядывает звезды на потолке. Я хочу, чтобы они были в безопасности. Хочу сохранить их любовь здесь, со мной, в этом убежище, которое я создал. В этом мире, где нет больше никого и ничего, кроме нас, звезд и яркого белого света, постоянного и надежного. Он всегда будет ярким. Он никогда не превратится в черную башню – в тень, похожую на выжженный на стене силуэт. Я никогда этого не допущу.

– Почему бы тебе просто не задать вопрос, который ты хочешь задать мне, Роб? – произносит Мэри, ее глаза темнеют.

Резкие черты отцовского лица. «Ты слаб, мальчик. Слаб, как женщина». Я должен сказать Мэри правду.

– Ты что, трахаешься с Чарли?

На ее щеках расцветают винно-красные пятна, хотя все остальное лицо бледнеет до восковой белизны.

– Нет. Я не трахаюсь с Чарли, – говорит она тихо. – И ни с кем другим не трахалась. Ни здесь, ни в Абердине. Ни разу. Но я не думаю, что ты хочешь услышать именно это, не так ли?

Я закрываю глаза. Иногда мне кажется, что я задыхаюсь. Как будто тону в словах, которые хочу сказать.

– Кто-то убивает овец.

– Что?

– Я солгал тебе, когда сказал, будто не знаю, что случилось с той овцой в прошлом месяце. Ее зарезали. А сегодня убили еще двух.

Мэри прижимает пальцы к губам и бросает испуганный взгляд на Кейлума.

– Какой зверь мог…

– Я положил их в морозилку в сарае. И завтра позвоню в полицию. – Я смотрю на нее. – Это сделал не зверь.

Она отступает к стене.

– Что ты имеешь в виду?

– Кто-то следил за мной. Наблюдал за нами.

– Кто? – Она качает головой. – Ты меня пугаешь, Роб.

Я