гавани, как и пристань для парусных судов за ее пределами, усеяны огнями рыбацких катеров и яхт, пирсов и понтонов. Я прохожу мимо пабов, кафе и отелей, выкрашенных в яркие цвета: белый, желтый и голубой; окна их сияют золотом. Небо над головой зловеще темнеет, ветер обдает лицо холодом и сыростью.

Я чувствую оцепенение. Я чувствую растерянность. Я снова начинаю бояться. Потому что если Чарли солгал – а я не знаю, чем еще это может быть, кроме лжи, – то это может означать только одно из двух. Первое – Бобби Рэнкин прав: эти люди приехали на фестиваль и остались по крайней мере на два дня после шторма. Но Лорн погиб в субботу, в день фестиваля; конечно, не может быть, чтобы Алеку и Фионе Макдональд еще два дня не сообщали, что их сын пропал. Я достаю фоторамку и размазываю дождевую воду по стеклу, еще больше размывая эти лица. Остается только вторая возможность. Возможно, восемь человек на этой фотографии вообще не были здесь, в Сторноуэе, в ночь шторма. Они были на Килмери. И приехали сюда через несколько дней после смерти Роберта и Лорна – и позировали для снимка, чтобы сфабриковать фальшивку. Чтобы все, как и я, решили, будто они единственные, у кого есть верное и надежное алиби. Я смотрю на их расслабленные и спокойные лица. Такие лица у всех, кроме Алека и Фионы, которые, словно застывшие и неулыбчивые восковые фигуры, стоят позади остальных. А потом смотрю на Чарли, размахивающего стаканом с виски и ухмыляющегося из-под своего неоново-желтого капюшона. «Я не сказал тебе правду, Мэгги. Я знаю, кто убил Роберта».

Я была права. Все это время он кого-то защищал.

Все они защищали.

И я понятия не имею кого. Или почему.

Глава 28

Роберт

Овцы исчезли. Все до единой.

Когда я только обнаружил, что дверь сарая распахнута, я скорее разозлился, чем обеспокоился. Предположил, что сам виноват. Что я был невнимателен. Потому что в последнее время я не могу спать. И слишком много пью по ночам, чтобы уснуть. Пытаюсь спрятаться в выпивке от бурь, которые теперь всегда на горизонте. От мрачного настроения Мэри. А иногда – от того, как она смотрит на меня, с каким-то усталым и отстраненным любопытством. Как будто я букашка на предметном стекле, объект для препарирования и изучения. Как будто она забыла, что я все еще ее муж.

Сразу после рассвета я поехал в сторону деревни искать овец, а потом мимо Баг-Фасах и Лох-Тана. Даже спустился к Бен-Донн и Урбосту. На обратном пути увидел Чарли и Джаза, которые наблюдали за мной из садиков возле своих домов. Прошло уже две недели с тех пор, как я сообщил о мертвых овцах, а никто из полицейского участка Сторноуэя так и не объявился у нас. Не похоже, чтобы туши в морозилке были кому-то интересны.

Когда стада не оказалось ни на пастбище, ни даже на берегу, я начал беспокоиться. И вот теперь, обшарив все западные болота, я вынужден заглянуть за край обрыва, пытаясь увидеть овечьи тела на камнях или в шумном белом прибое. Когда наконец отворачиваюсь от ветра и смотрю на высокие камни на холме, это зрелище впервые не внушает мне спокойствия. Ведь не может быть, чтобы с этих или других скал свалилось целое стадо овец. Овцы не так глупы, как большинство людей; они слепо следуют куда-либо, только когда знают, что это безопасно.

Кто-то сделал это намеренно. Скорее, это сделали несколько человек. Они украли моих овец, потому что могут так поступить. Потому что я не такой, как они. Потому что я не такой человек, который нравится людям. Потому что я не рыбак, мать вашу. И фермер из меня никакой. И потому что я не буду умолять их о помощи, об их гребаном одобрении. Я пытался. Всю свою жизнь, черт возьми, я пытался, но этого никогда не было достаточно. Этого никогда не будет достаточно.

Но на этот раз им это не сойдет с рук. Им не удастся отправить меня обратно к горькому ветру и скалам Северного моря. Они не отнимут у меня душевный покой – право на покой, – который может дать мне только эта земля. Я им не позволю.

Потому что я больше не буду прятаться. Ни от штормов. Ни от бокан, которые нашептывают мне в уши слова ненависти, подобные соленой воде. Мне не нужны скандинавские талисманы для защиты. Мне не нужен подвал, полный яркого света маяка и звезд. Мне нужна только моя семья. И моя воля к выживанию. Этого всегда было достаточно, в конце концов. Мне просто нужно использовать это. Бороться за то, что принадлежит мне.

Но когда я возвращаюсь в дом, он пуст. Мэри и Кейлум тоже исчезли.

Глава 29

Во время часовой поездки обратно на Килмери я с трудом поддерживаю разговор. Келли бросает на меня любопытные взгляды, хотя я упорно твержу, что Бобби Рэнкин не сказал ничего интересного, – однако я не собираюсь рассказывать ей о том, какие подозрения возникли у меня насчет людей на этой фотографии. Келли снова, похоже, взвинчена, и это заставляет меня нервничать еще сильнее. Настолько, что, когда она резко сворачивает на обочину перед развязкой на Блармор, у меня замирает сердце.

– Келли?

Она ставит машину на ручной тормоз, поворачивается ко мне лицом и вздыхает.

– Помнишь, я хотела тебе кое-что сказать?

– Черт. Да. Изви…

– Я уезжаю. Один из друзей Дэвида сдает квартиру в Хиллхеде. Школа, где учился Фрейзер, с радостью примет его обратно, а я смогу найти работу официантки, пока не закончится лето и не начнутся занятия в колледже. Джаз предложил мне передать все дела Блэкхауза ему.

– Дэвид, да? – переспрашиваю я, пытаясь улыбнуться.

– Просто это место больше не ощущается как дом. То, что нашли тело Лорна, стало последней каплей. Наверное, я просто пряталась здесь, потому что слишком боялась начать жизнь заново, понимаешь?

И я понимаю. Я прекрасно понимаю.

– Когда ты едешь?

– Первый завтрашний рейс до Глазго отменили, поэтому мы собираемся сегодня на ночь остаться в Сторноуэе.

– На ночь?

– Прогноз погоды не очень хороший. – Келли смотрит на лобовое стекло машины. – Прости. Я не хотела тебе говорить, потому что только из-за тебя и не хочу уезжать.

– Я буду скучать по тебе. – Протягиваю руки через разделяющий нас промежуток, чтобы обнять ее. Келли крепко обнимает меня в ответ, а