шляпе, которую я когда-либо видела – сидит с полудюжиной других женщин вокруг длинного овального стола. – Но да… – Дэвид одаривает Келли широкой улыбкой с ямочками на щеках. – Я еще вернусь.

– Ты сегодня просто напичкан плохими новостями, – констатирует Келли. Она смотрит на Чарли и Мико, возвращающихся от барной стойки. – А еще мне не очень хочется, чтобы Антониус Проксимо командовал мной еще целый день.

– Что ты несешь, девочка? – хмуро спрашивает Чарли, передавая нам вино.

– Это из фильма «Гладиатор», Чарли. – Келли закатывает глаза, заставляя меня рассмеяться. – Даже такой древний динозавр, как ты, должен был видеть «Гладиатора».

* * *

Когда вечер клонится к ночи, в зале накрывают шведский стол с горячими закусками. Несмотря на то, что сейчас уже девять вечера, солнце светит в окна паба, и кажется, что лишь недавно миновал полдень. Несколько часов за крепкой выпивкой вдохнули в большинство людей новые силы, и, когда Донни и остальные участники кейли располагаются в углу бара, все приветствуют их с энтузиазмом.

Я, однако, выдохлась – этакая приятная усталость до самых костей, которая заставляет меня тосковать по постели. Когда люди начинают вставать, чтобы потанцевать, я смотрю в сторону барной стойки, где на табурете сгорбившись сидит Чарли.

– Пойду посмотрю, как там Чарли, – говорю я Уиллу, а затем с удовольствием покидаю танцпол.

Джимми стоит, облокотившись на стойку, в руке у него пустой стакан из-под виски. Увидев меня, он выпрямляется и кивает на Чарли.

– Может, ты сможешь развеселить этого угрюмого старого хрыча, – говорит он.

Это звучит крайне грубо, но я все равно благодарна ему за спасение с Холлоу-Бич и за то, что он ни разу не ткнул меня носом в то, что мне понадобилось это спасение. К тому же, возможно, он прав. Плечи Чарли ссутулены и опущены, как будто на них лежит вся тяжесть мира. И в то время как мои щеки болят от многочасовых улыбок, его губы плотно стиснуты, сведены в недобрую гримасу.

– Это же Мэгги! – декламирует он скорее с оскалом, чем с улыбкой. Берет мои руки в свои холодные мозолистые пальцы, и я понимаю, что он пьян – очень пьян. Глаза у него красные и расфокусированные. – Я сказал спасибо за сегодняшний сбор торфа? Потому что Мойра утверждает, будто я никогда не говорю спасибо. – Он качает головой. – И я… я…

– Всё в порядке, Чарли. Ты сказал.

– Я благодарен тебе, Мэгги. Правда. – Маклауд стучит костяшками пальцев по барной стойке. – Джимми, еще один «Талискер» сюда.

– Эй, – восклицаю я, успевая схватить его за плечи, пока он не потерял равновесие и не свалился с табурета. – Почему бы нам не посидеть немного за тем столиком?

– Да. Хорошо.

К тому времени как мне удается снять его с табурета и усадить за стол, группа начинает очень громкую и очень быструю мелодию «Baba O’Riley». Я оглядываюсь и вижу невероятное зрелище: Айла, теперь уже без шляпы, играет на пианино с такой же энергией, как Донни на своей волынке.

– Я был дерьмовым мужем, – заявляет Чарли, как будто в нашем разговоре не было никакого перерыва. Он сжимает руки в кулаки. – Я обращался с Мойрой как с дерьмом.

– Чарли…

– Это была моя вина. – Его взгляд ненадолго останавливается на мне, а затем снова ускользает, и он делает судорожный вдох. – У меня был роман, ты знаешь. Прямо здесь. Прямо у нее под носом.

– Не думаю, что тебе сто́ит мне это рассказывать.

Потому что его волнение становится осязаемым, и даже до того как он повышает голос, слишком многие люди смотрят на нас.

– Мне жаль. Прости меня, девочка. – Маклауд делает видимое усилие, чтобы сесть, расправить плечи. – Я старый пошлый ублюдок. – Он вздыхает, проводит указательным пальцем под носом. – Сбор торфа, все приезжают… возвращаются… – Он задремывает на несколько секунд, а потом моргает. – Это место становится другим, понимаешь? Наше прошлое, все те, кто ушел, становятся немного ближе к нам.

Я вспоминаю наш первый разговор на Лонг-Страйд под теми печальными каменными мемориалами.

– Тонкое место.

Перемена в Чарли происходит мгновенно. Его тревога настолько ощутима, что сразу же заражает меня – холодное, звенящее беспокойство, от которого у меня на затылке встают дыбом волосы. Слезы в его глазах заставляют меня почувствовать себя еще хуже.

– Черт. Прости меня. Что я…

– Я не сказал тебе всю правду, Мэгги. Я не сказал тебе всю правду.

– Знаю. – Я беру его руки в свои и сжимаю. – Но послушай, это неважно. – Я вспоминаю мамину улыбку. «Не верь никому. Они все лгут». А потом она исчезает. Как шепот, который я не расслышала. – Правда – это еще не всё, Чарли. Это даже не самое важное. Прошлое остается прошлым, как бы близко оно ни было. Ты помог мне понять это. – Я пытаюсь улыбнуться. – И Роберт, наверное, тоже.

– Я знал правду, – повторяет Чарли, как будто я не произнесла ни слова. – Я хотел, чтобы ты написала эту историю… я хотел помочь тебе написать эту историю… потому что я знал правду.

– Чарли, – отвечаю я и сильно стискиваю его руки, но ничего не могу с собой поделать. Мне нужно, чтобы он остановился. Мне нужно, чтобы он не говорил мне ничего способного поставить под угрозу все обретенное мною здесь. Все выбранное мною в последние недели. Позади нас «Baba O’Riley» достигает оглушительного крещендо. – Пожалуйста, не надо…

Чарли без предупреждения резко привлекает меня к себе. Дыхание у него теплое и резко пахнет виски.

– Я знаю, кто это сделал, Мэгги, – говорит он. Его глаза вдруг становятся очень ясными. – Я знаю, кто убил Роберта.

Когда дверь паба распахивается с громким и резким звуком, похожим на выстрел, Чарли вздрагивает и отпускает меня. Мой стул откидывается назад на двух ножках. Музыка затихает, завывание волынки Донни обрывается возмущенным визгом, и в наступившей тишине Феми смотрит на всех нас из продуваемого ветром, залитого солнечным светом дверного проема. Я нутром понимаю, что что-то случилось. Он потерял всю свою лондонскую развязность. Лицо у него напряженное, почти комически встревоженное; он осматривает комнату с каким-то отчаянием.

– Феми? – окликает Мико, становясь между ним и барной стойкой.

Он смотрит на нее с некоторым облегчением.

– Мико…

– Что случилось? Ты в порядке?

– Нет. Я… мы… – Он качает головой.

– Что стряслось?

Феми делает долгий, судорожный вдох. Потом еще один.

– Мы нашли тело, – сообщает он тихо, почти шепотом, но я все равно умудряюсь расслышать. Чарли замирает рядом со мной, костяшки его пальцев внезапно становятся белыми от напряжения. – На раскопках. Мы… мы нашли тело, Мико.