Шрифт:
Закладка:
Капитан КГБ Вячеслав Николаевич Капаев предъявил Георгию Николаевичу ордер на обыск. Официальным предлогом было дело молодого прозаика Е.А. Козловского, обвиненного по статье 190-1 Уголовного кодекса РСФСР – «Заведомо ложные измышления, порочащие советский общественный и государственный строй». Козловский был арестован 7 декабря 1981-го. Основанием была публикация его сатирического произведения «Диссидент и чиновница» в журнале «Континент», где готовилась к выходу его же повесть «Красная площадь»[282]. По Москве прокатилась волна обысков, и многих людей «по делу Козловского» вызывали на допросы. В 1991 году Владимов очень резко и саркастично писал о Козловском[283], обвиняя его в своей вынужденной эмиграции: «…при том обыске, из-за Козловского, и добыли у меня гэбисты доказательства моей “антисоветской деятельности”, после чего могли на выбор мне предложить – Запад или Восток – и представить к лишению гражданства»[284]. Позднее он сказал мне: «Может быть, он и не был провокатором. Он, скорее всего, был слабый человек и очень испугался. Или кто знает, что они делали – применяли какие-то средства, заставляющие таких людей говорить. Без опасений для КГБ, что их подопечный потом решится об этом рассказывать».
Во время обыска в 1982-м Капаев сообщил Владимову, что арестованный Козловский якобы рассказал следствию, что отдал Георгию Николаевичу рукопись своей книги «Красная площадь» для передачи на Запад[285]. На что Георгий Николаевич ответил лаконично: рукопись по просьбе Козловского читал – часто молодые писатели просят высказать свое мнение об их прозе, книга ему не понравилась, к отправке ее на Запад отношения не имел. Капаев угрожал писателю и вел себя по-хамски, как будто арест был делом решенным и неминуемым.
Наташа в Лефортово категорически отрицала все: Козловского не знаю, дома не принимала, «Красную площадь» в глаза не видела, ничего никуда не передавала. После семи с половиной часов бессмысленного допроса ее отпустили домой. Для Владимова время ее отсутствия было необычайно мучительным: Капаев намекал, что Наташа арестована и не вернется с допроса.
В то время в квартирах Владимовых и Е.Ю. Домбровской шел ремонт, которым занимался Валерий Николаевич Сойфер, ученый-генетик, потерявший работу и подрабатывавший ремонтами квартир. Покрасив стены у Владимовых, он приступил к работе в квартире Елены Юльевны и оказался близким свидетелем этого эпизода в жизни писателя. Сойфер работал над книгой об истории генетики в СССР[286] и давал машинописные главы на прочтение заинтересованному Георгию Николаевичу. Некоторые из них лежали на столе, когда в квартиру явилась команда КГБ. На вопрос следователя Владимов ответил, что это главы из рукописи «Управляемая наука» Марка Поповского (уже уехавшего на Запад). Во время этого обыска сотрудники КГБ даже не подходили к столу, за которым Владимов писал и в котором он хранил литературные заметки и рукописи. Сойфер вспоминает слова Владимова, сказанные им после этого обыска: «Но даже если бы они все унесли, я бы восстановил свои вещи целиком. Константин Георгиевич Паустовский говорил, что он помнит все написанное им дословно, до каждой запятой. Вот так и я. Я долго хожу и шепчу слова будущих фраз вслух, так что Ташенька (его жена. – В. С.) меня иногда даже ругает за это. Но благодаря такому методу я сначала проговариваю, и не раз, вслух все тексты, привыкаю к ним, а потом уже все кладется само собой на бумагу. Если написанный текст уничтожат или конфискуют, я все равно восстановлю его точно таким же, каким он был в оригинале»[287].
Сойфер был последующие дни главным собеседником Владимова, пережитое напряжение которого проявлялось в необычной для него разговорчивости.
«Один из “шмональщиков” наткнулся на два тома “Архипелага” Солженицына. Подняв глаза к Владимову, он заявил:
– Вот читаешь “Три минуты молчания” и веришь. Читаешь Солженицына – и не веришь!
На что Георгий Николаевич ответил:
– Вот видите, как тяжело быть писателем.
Наступило минутное замешательство, после чего “читающий шмональщик” переспросил:
– Я что-то не совсем понял. К чему это вы?
– А представьте себе писателя, которого его же читатели и шмонают! – ответил Владимов»[288].
В результате обыска были изъяты записные книжки и материалы, связанные с его деятельностью в «Международной амнистии»[289]. За первым обыском последовал второй:
28 декабря 1982 года у меня опять был обыск. Это была пятница – типичный день для подобной деятельности КГБ. Они забрали адреса и карточки иностранных корреспондентов. Об обыске объявлять иностранным корреспондентам нужно сразу, а в пятницу они на выходные разъезжаются. Ну, а понедельник – для газет это уже не новость. После обыска я позвонил Рою Медведеву, и сразу через полчаса стали съезжаться в основном американцы, но был и немец, и англичанин. Они брали у меня интервью и сразу сообщали в свои агентства и печатные органы (ГВ).
В письме ФСБ генерал-полковнику Н. Ковалеву Владимов обрисовал обстановку, в которой они жили:
В бытность мою правозащитником, председателем Московской группы «Международной амнистии», мне был оказан немалый набор «услуг»: наружное наблюдение, перлюстрация писем и пропажа их, прослушивание телефона и обрывы разговора, телефонные и письменные угрозы убить меня; в конце концов телефон отключили и номер передали людям, которые на вопросы обо мне отвечали, что я эмигрировал или – что умер. В моей квартире и в гараже проводились негласные обыски, что мы легко обнаруживали по своим приметам… Людей из моего окружения вербовали в стукачи, в чем одни признались, а других мы разоблачили, будучи в этом достаточно опытными. При обыске 28 декабря 1982 года изъяли орудия труда – пишущие машинки с русским и латинским шрифтами (24.07.1996, FSO).
Третий обыск прошел 5 февраля 1983-го. У Владимова изъяли всю переписку с «Посевом», считавшуюся криминалом:
«Посев» – это НТС, а НТС – антисоветская организация. И стало ясно, что КГБ готовит какое-то дело. А тут я еще выступил летом 1982 года с рассказом «Не обращайте вниманья, маэстро». Они после этой ответной зуботычины просто остервенели и совсем обнаглели (ГВ).
Наташа во время этого обыска совершенно потеряла самообладание, кричала и ругала обыскивающих так, что те растерялись: арестовывать ее приказа не было, обуздать было невозможно. Владимов не вмешивался. После этого обыска «потащили меня на допросы по
