Не суть ли это новые непостижимости в дополнение к естественным?

Половой подбор при всяком новом браченье производит в плоде нечто новое, чего сам не имеет. И это новое является везде само собой одинаково! От чего оно возникает, нарождается, развивается? По каким законам? Слон и бабочка, кит и апельсин, лев и жаворонок, человек и змея, – чтоб это были братья, сестры, дяди, племянники, внуки и внучки, двоюродные, троюродные, одни от других происшедшие, – нет, воля ваша, а это понять и допустить очень трудно!

* * *

Был, положим, один род животных, самцов и самок, от их брака понятно рождение сына или дочери, с лучшими органами, но с теми же, а как могло произойти новое существо, с совершенно иными особенностями?

Естественный половой подбор! – Легко теперь с Берклеем и Берджесом, построив хорошие хлева, заготовив вкусное сено, и посыпав его солью для услаждения вкуса, подбирать баранов, случать их на досуге и производить новые виды; легко было голландским старым цветоводам разводить всякие тюльпаны, или нынешним охотникам усовершенствовать георгины; легко разнообразить породы голубей и производить новые виды; но произведение новых родов, столько не сходных между собой, опять-таки неудобопонятно, хотя Дарвин и приводит несколько остроумных примеров с белками, летучими мышами, медведями.

Какие бы смешанные скрещиванья и браченья не делали все эти господа, но все-таки произведут баранов, отличающихся между собой шерстью, цветом, хвостами, мордами, ростом, мясом и только! Все-таки это бараны. То же сказать можно о георгинах, о тюльпанах: бледные, яркие, пестрые, с оттенками всех цветов, но все-таки это тюльпаны, георгины, а не пальмы, нарциссы.

Могут происходить отмены и в людях от помесей: мулаты, смуглые, белые, бронзовые лица, волосы разных цветов, кудрявые, шелковистые, щетинистые, но не существа разные.

Все органы, благодаря тысячелетним подборам, положим, улучшаются; глаз, ухо, обоняние, пять чувств, но шестого, седьмого чувства не производится. Это почему? Как ограничилось их число?

Целесообразность усматривается при многих случаях Дарвином, как же он объясняет вот такое совпадение: есть мед на цветах, произошло и насекомое для собирания меда, и снабдилось всеми нужными для того орудиями, и стало мастерицей, с какой никто сравняться не может?[130]

А пока не произошла пчела, мед оставался и пропадал на цветах миллионы лет, и цветы не терпели никакого вреда от излишнего отягощения и продолжали скрещиваться и брачиться между собой?!

Вот червяк, гусеница, бабочка, вот яйцо и цыпленок, вот икра и рыба, – какие здесь подборы, какие скрещиванья, какие браченья? Испокон века, кажется, так происходит. Но, положим, ваша система развития постепенного верна, – а как из яйца вылупляется цыпленок, как из гусеницы вылетает бабочка, что происходит с тысячами икряных зернышек, как забьется в них жизнь, – все это тайны, тайны и тайны!

Курица рождается ныне из яйца, а первое-то яйцо явилось откуда? Человек рождается из семени, а первое-то семя как произошло, и как оживотворилось, оплодотворилось?

Посредством какого полового или естественного подбора могли пчелы выучиться собирать мед и воск, устраивать ульи, выбирать матку, выгонять трутней, учреждать веселые балы с танцами? От кого по наследству получили они нужные орудия, и какие новые у них прибавились? Как узнали о меде на цветах и вздумали собирать его? И все это произошло в миллионе разных местностей одинаково! Почему никто не перенимает у них их искусство, и не усовершенствует его по-своему, а медком полакомиться должны б, кажется, найтись охотники?

Никакой червяк, никакой жук, не заползет в ним в улей для браченья, скрещивания видов, и никакая бабочка не залетает искать себе жениха между многочисленными трутнями, которые также. Несмотря на бедственное свое положение между рабочими пчелами, не ищут себе, однако, нигде других невест.

Муравьи делают свое дело, и для этого дела имеют все нужные средства и орудия. Никто другой этого дела не делает, не может, не умеет, за неимением средств и орудий; – никого и выучить, никому и передать своего искусства муравьи не могут: почему же бы это так?

* * *

Подбора нет в природе: подбор бывает в системах, и преимущественно проявился в системе Дарвиновой.

По Дарвину все на свете основывается на войне. Нет, войной все распалось бы, истребилось, уничтожилось. Не вражда, не война, а мир, любовь созидают и сохраняют[131].

Вся земля есть одно поле сражения: животные, растения, ископаемые (?), первые люди (да и последние на свою руку охулки не кладут) боролись и борются за свое существование. Это условие их жизни, condition sine qua non[132]! Какие печальные картины!

Всякая борьба может случиться только в пространстве ограниченном, а в великом Божьем мире места до сих пор есть еще много порожнего: какая нужда для рода слабейшего подставлять свою шею сильнейшему при очевидной невозможности бороться? Кто мешает ему отстраняться от назойливого врага и спасаться бегством, куда глаза глядят? Да и как вообразить размещение единицами сильнейших экземпляров рядом со слабейшими? Как вообразить соединение единиц сильнейших и единиц слабейших, и потом их столкновение? Народился род, одаренный в одном углу, и начал свой истребительный поход, ну, а в других углах за тысячи верст точно такие же роды, одаренные, зарождаются с такими же преимуществами и поступают одинаково? На обоих полушариях должны происходить по волшебному жезлу Дарвина одни и те же явления! Предположения невозможные, невообразимые, которые опровергаются, кажется, наипростейшими соображениями и приемами, как в басне Крылова «Ларчик».

Дарвиновой системе нужна борьба, без нее она быть не может! В Дарвиновом мечтаемом зверинце происходит вечная борьба, а великому Божьему миру нужна не война, а мир, никому не нужно драться, потому что места для всех будет, просторно до сих пор, а если дерутся английские петухи так, что перья вверх летят, если бодаются испанские быки так, что кровь льется из боков, режутся Наполеон[133] с Бисмарком, прусаки с французами, то на то есть их добрая, или лучше их злая воля, без которой человечеству было бы даже приятнее и полезнее обходиться!

Подтвердится, докажется, дополнится, видоизменится, даже преобразуется Дарвинов система, и закон развития, который теперь только мерещится (скажем лучше: закон аналогии) мы уразумеем вполне (через сколько еще веков!), но с этим не объяснится ведь нам ни его происхождение, ни его сила, ни его степени, не объяснится происхождение вещества, занятие пространства, явление жизни: те же тайны, те же непостижимости, те же вопросы без ответов!

* * *

Но довольно о