Когда одевались в прохладном предбаннике, Сияна с интересом взглянула, на то, как гостья застёгивает на запястье потёртый исцарапанный медный обруч.

— Когда свадьбу справлять будешь? — спросила она.

Цветава почувствовала, как задрожали губы, а перед глазами всё поплыло. Пришлось немного подождать, пока справилась и ответила:

— Не будет свадьбы. Это на память просто.

— Это как же? — удивилась Сияна. — Твой жених тоже, выходит…

— А я и не знаю, — горько улыбнувшись, ответила девушка. — Может голову сложил, а может другую нашёл да семью завёл. Разлучили нас, когда только из дома забрали.

— Ох и дура я, — всхлипнула Сияна. — Ты прости меня, Цветавушка. Всё у тебя хорошо будет, вот поверь мне.

— Накорми меня лучше щами, хозяюшка, — смахивая слезинку, выдавила Цветава.

— Пойдём-пойдём, — засуетилась вдова.

Они засиделись чуть не до утра. За разговорами время тянется незаметно, обе истосковались без общения. Цветава пропадала в горах с десятком, там не поделишься девичьими переживаниями, а у вдовы давно уж не было подруг, всех отвадила, после смерти мужа. Вот и сошлись внезапно.

Когда на улице снова забрехала Жужка, Сияна оживилась и кинулась разогревать успевшие остыть щи. Отвернувшись к печи, она не увидела, как открылась дверь в сени и в горницу шагнул чумазый мордоворот, он было поприветствовал вдову, но тут заметил Цветаву, лишь мгновение рассматривал, а после глаза его расширились, и он с рёвом ринулся на неё.

Тело сработало само собой — она отшатнулась от пудового кулака, летящего ей в голову, сразу же, как учил дядька Лесьяр, ткнула «рогулькой» из пальцев под челюсть, чтобы горло не перебить, а только огорошить и резко запашным ударом сунула в челюсть, вложив весь свой невеликий вес, но здоровяку хватило. Он захрипел, пошатнулся, будто подрубленный дуб, но Цветава и не думала давать ему возможность дальше махать кулаками — перехватила ловко руку, крутнулась на месте, запустив незадачливого детину будто камень из пращи. Здоровяк крякнул, врезался лбом в печь и сполз на пол без памяти.

[1] Ягодицей в старину называли любую круглую часть женского тела — не только собственно ягодицы, но и грудь, и скулы

Глава 17

Ждан не сразу понял, где он и что происходит. Но спустя мгновение разглядел склонившихся над ним встревоженную Сияну и вторую девицу, сообразил, наконец, попытался подняться и хрипло велел Сияне:

— Беги!

— Куда ещё бежать? — удивилась та. — К печнику? Ты своим дурным лбом чуть печку вдребезги не разбил.

— Дура! — рявкнул Ждан, с трудом поднимаясь. — Они же меня настигли, и тебя погубят!

— Пьян, — уверенно заключила вдова.

— Не похоже, — ответила ей девица. — Кинулся он на меня не по-пьяному, да и язык не заплетается.

— Ты ,может, хоть объяснишь, чего ты шальной такой? — прервала очередной крик Ждана вдова. — И почему весь чёрный будто углежог какой-то?

— А она тебе не объяснила?! — десятник указал пальцем на удивлённо замершую девушку.

— Она из Вежи. Тебе привет принесла, от Вячко.

— Лжёт!

— Да, ты кто такой, вообще?

Ждан вдруг понял, что всё происходящее уже не очень-то похоже на очередную попытку его прикончить: в доме тихо, никто его не подстерегал ни в сенях, ни у ворот. Девица ловко его обставила в рукопашной, но добивать не стала, а наоборот, вон, в руках тряпицу смоченную держит. Что же это за душегубка такая, что сама бьёт, сама в чувство приводит?

— Это Ждан и есть, — ответила за десятника Сияна. — Я думала, ты догадалась уже.

— А он на всех гостей с кулаками кидается?

— У нас не бывает гостей, — буркнул Ждан, поднимаясь с пола и ощупывая голову. На лбу вздувалась здоровенная шишка. — В баню пойду.

— Сходи-сходи, а то ты чёрный, будто…

— Слышал уже.

Он, не оглядываясь, вышел в сени, толкнул дверь и вышел во двор.

— Ну, что? — спросила Жужка. — Как я? Правильно врага выследила.

— Молодец, — похвалил Ждан, и она счастливо заколотила хвостом по пыли. — Только ты в следующий раз предупреждай, сколько врагов и как они выглядят.

— Поняла, — вытянулась в струнку дворняга.

В баню он сразу не пошёл, сначала спрятал в тайник кинжал, а заодно достал тускло отсвечивающий в сиянии самосветного камня обруч: потёртый, частью позеленевший от старости, слишком узкий для его лапищи. Когда ему было шесть, как раз впору был. Пока держал в руках, с лица не сходило странное выражение, будто пытался что-то припомнить, да никак не мог. Чуть погодя, осторожно положил вещицу на место, следом сунул шапку-невидимку и пошёл мыться, но задумчивость никуда не делась.

Банник появился, когда Ждан плеснул кваса на угли.

— И не совестно тебе, — укорил он. — В темноте, да в одиночку мытьё устраивать? Не твоё сейчас время! Запарю до смерти!

— Так, в крепости, почитай, никогда темноты и нет, — растерялся Ждан.

— Дурной ты, — покачал головой банник. — Одно хорошо, что не подлый, а умишко будто у зайца.

— Поблагодарить тебя хотел, хозяин-батюшка.

— Это за что же? Если за мудрость мою, так род людской вообще умом не блещет, — отозвался банник.