крепости был более приземистым, что, впрочем, не мешало заливать живительным светом все близлежащие скалы. А ещё в Веже жило гораздо меньше и людей, и чуди. Там большей частью стояла только дружина князя Милонега, да личная полусотня волхва Твёрда, ратники из которой большую часть времени занималась дозором в горах и заходили под сень самосветного камня лишь для того, чтобы пополнить запасы. Слобода же была только одна, да и то крохотная, в которой жили в основном мастеровые, а до ближайшего жилья было не меньше дня пути верхом.

После родной крепости Хоронь показалась Цветаве чуть ли не стольным градом. Стоило чуть отойти от детинца, как потянулись лавки, трактиры, кабаки причём не наспех поставленные, а добротные и не пустовавшие даже в разгар дня. И в окольном городе, и в посаде просторно стоят настоящие подворья, а не срубленные для ночёвки воев клети, в которых и окон-то нет, а здесь сплошные резные наличники, коньки, ставни с узорами. Такой красоты Цветаве видеть раньше не приходилось. Людей тоже оказалось много, и праздными остаются разве что те, кто сидит сейчас в трактирах и кабаках, а остальные чем-то заняты, все работают, чтобы стены крепче стояли, чтобы воины готовы были атаку вражескую отразить, чтобы спало спокойно Великосветье, защищённое от нечисти. Ну а про Столп и говорить нечего — его с помощью чародейства строили в стародавние времена: топили волшбой молочный камень, сваривали, сплавляли, будто клинок выковывали, возведя самую высокую башню, сияющую золотым светом и днём, и ночью. Любуйся, не налюбуешься на всё это.

Поблуждала Цветава по окольному городу, миновала почерневший от старости палисад, выйдя к слободе, да так и замерла с разинутым ртом. Она, конечно, слышала про базары, но самой видеть ничего подобного не приходилось. Это даже не толпу людскую напоминало, а муравейник разворошенный: суета, крики, споры, ругань, самые невероятные цвета и запахи — всё в одном месте.

Сказать по правде, ей было страшновато погружаться в это бушующее людское море, но она вовремя одёрнула себя, обозвав деревенской коровой. Надо же, услышала крики, да ругань, и сразу остолбенела. Небось с упырём один на один выходить пострашнее будет.

Она решила было спуститься и побродить по базару, но остановилась, внезапно сообразив. Точно! Десятник же! Значит, либо в страже, либо среди дозорных, что по горам ходят. Значит, надо идти к сотникам, они-то точно знают, кто где служит. Знать бы ещё куда идти.

Решив больше не блуждать по проулкам Цветава решительно направилась к стражникам, лениво расположившимся в тени чуть поодаль от базара.

— Чего хотела, девонька? — спросил после приветствия дядька с солидной уже сединой в бороде, внимательно при этом посмотрев на опоясанный тесьмой меч в ножнах и дорожный мешок.

— Сотника ищу, — просто ответила Цветава.

— Эк ты хватила! — рассмеялся второй, молодой, с лихо подкрученными усами. — А чего не сразу — князя-воеводу?

— Мне князь без надобности. А может быть, вы, дяденьки, мне подскажете?

— Что рассказывать-то? — по-прежнему ухмыляясь спросил молодой.

— Есть ли в страже десятник Ждан?

— Это я тебе и без сотника скажу, девка, — покачал головой пожилой. — Нету у нас таких. В Хорони пять десятков стражи, и ни одного такого десятника.

— А он тебе кто? — спросил молодой. — Жених или родственник?

— Земляки мы, — непонятно отчего смутившись, выдавила девушка. — От другого земляка привет ему принесла.

— Ты у дозорных спроси, — посоветовал пожилой стражник. — У них там главным сотник Военег, ростом тебе по пояс будет и толстый как пивной бочонок. Сразу узнаешь.

— Вот спасибо, — обрадовалась Цветава. — А как их найти, дозорных?

— Через базар пройдёшь, да мимо амбаров иди до самого конца, сразу увидишь.

— Вспомнил! — хлопнул себя по лбу молодой стражник. — Был такой десятник из дозорных. Две седмицы назад я в ночном службу нёс, а он сечу со скоморохами устроил, они его отравленным ножом и полоснули.

— Насмерть? — обмерев спросила Цветава.

— Почему насмерть? — удивился стражник. —Волхва позвали, всё чин чином. Спасли его. Я, почему запомнил — в ту ночь ещё одного из чуди прирезали, так этот Ждан, уж на что плох был, как узнал, так чуть не рыдал. Друг он ему, что ли, был или товарищ старый… а может тоже просто земляк, как ты.

— Ну, значит, верно указали, — кивнул пожилой. — Земляки твои на рану крепкие. Верно, уже оправился совсем, да гвозди кованые в узлы завязывает.

Цветава поблагодарила ещё раз стражников и пошла к базару. Всё-таки не получилось обойти шумный муравейник стороной.

Сначала она слегка растерялась от постоянного мелькания людей, тканей, всевозможных фруктов, специй, ржания лошадей и птичьих криков, от кудахтанья кур до заливистых трелей запертых в маленькие клетки жаворонков. Но длилась растерянность недолго, да и задерживаться в торговых рядах не имело никакого смысла — денег у неё всё равно не было.

Она вынырнула из людского марева, сразу увидев амбары, и решительно двинулась по пыльной улочке

Стражники оказались правы — сотника Военега она нашла сразу, причём раньше услышала, чем увидела: он распекал двоих замерших, как столбы ратников с нашивками десятников. Один десятник был человеком, второй чудью, но пучили глаза и потели они одинаково. Сам сотник был на голову ниже первого подчинённого и на четыре второго, но боялись его, похоже, и тот и другой пуще огня.

— Что такое? — спросил Военег, заметив, что подчинённые смотрят не на него, а косятся в сторону, обернулся и заметил девушку. — Кто такая?

— Дозорный Цветава из Вежи, господин сотник, — вытянувшись, доложила она.

— Понятно, — буркнул Военег. — А здесь что