Аморф глубоко вздохнула, открыла дверь — вход на шахматную доску.

— Привет, красавчик, что сегодня расскажешь? — Девушка уселась на пуфик и поздоровалась с Шахматистом. Он был ее новым другом. Всегда приветливый, добрый. За свою жизнь Шахматист, один из первых игровых персонажей, принял на своей клетке немало людей, от всех их научился чему-то, поэтому стиль его игры был необычен, дерзок и непредсказуем. Это нравилось Аморф.

Богомир больше не играл с Михаилом по вторникам в шахматы. Потерял к этому всякий интерес, как, впрочем, ко многому другому. Черные тени преследовали его повсюду и даже уже перестали страшить. Они истощили Богомира полностью.

Перед Аморф сейчас стояли две задачи: найти способ изменить свою внешность и отыскать персонажей — таких же, как она. С первой задачей Аморф понемногу справлялась. Девушка обесцветила себя в одной игре, где проигрыш делал игрока черно-белым. Поиск персонажей оказался сложнее. Аморф переобщалась со многими людьми и иными существами. Они были поразительны, интересны, эксцентричны; они так походили на живых, и они не были таковыми.

Например, как-то Аморф познакомилась с крестьянскими детьми. Они бегали за ней на улице, поддразнивали. Их матери сидели во дворе и сплетничали. И на миг девушке показалось, что вот она — жизнь. Но, когда на следующий день Аморф пришла навестить ребят, они всё так же догоняли ее и шутили. А глупые мамашки, похоже, знали только два-три слуха. Цикл. Каждый день одно и то же.

В библиотеке будто ничего не менялось. Богомир зашел в каморку. На столе стояла кружка с горячим кофе. Открыл ящик, достал свой исписанный дневник — пролистал не глядя. Как часто Дина читала его записи? Дневник сгорел в руках. Богомир посмотрел на свои рукописи. Бесполезные. «Тринадцатилетие», — прочел он заголовок и краем глаза заметил, как что-то свернуло золотой вспышкой. Богомир отложил рукопись и вышел из коморки.

В библиотеке никого не было. Только Элеонора в красивом платье, с уложенными волосами шла куда-то. Богомир уставился на нее пустым взглядом, а затем каким-то неразумным началом осознал — что-то не так. Богомир пригляделся. Платье помятое и грязное, прическа скосилась. И взгляд… абсолютно отрешенный, жуткий взгляд.

— Почему ты тут бродишь? — спросил Богомир. Элеон резко метнула на него широко раскрытые глаза. Богомир вздрогнул и пошатнулся. — Что случилось? — Он подбежал к девочке.

Элеон смотрела как бы ничего не видя, судорожно пыталась закрыть что-то волосами. Богомир заметил, что на одном ухе у нее нет серьги и мочка разодрана.

— Ничего. Всё нормально. — И она улыбнулась так жутко, что Богомир побледнел.

— Это Юджин сделал? Что произошло? Что он с тобой сделал? — в гневе закричал Богомир. Вся эта жуткая маска Элеон рассыпалась, и она взревела.

— Нет, это не он, — шептала она. Ей не хватало воздуха, чтобы говорить. — Ничего, ничего…

— Элеон, милая, — боязно, стараясь быть ласковым, произнес Богомир. Он хотел обнять девочку, но она испугалась. Элеон стояла напротив него в красивом платье, закрывала опухшие глаза руками и горько плакала, а Богомир не понимал, что делать. — Если не хочешь, не рассказывай, — сказал он наконец. — Но мы с тобой прекрасно знаем, кто это сделал. Это вина Юджина. Зачем продолжать мучить себя рядом с ним? Ни одна любовь такого не стоит!

Слова Богомира странно подействовали на Элеон. Она перестала плакать и подняла глаза на старика. Спина ее начала выпрямляться, как механизм, а грудь и голова неестественно прогибаться вперед. В какой-то момент у девочки словно иссякли силы, и плечи снова упали. Глаза ее стали бешеными.

— Да что вы знаете об этом! — закричала Элеон. — Вы знаете, что значит быть никому не нужным? Когда всех кто-то любит, а ты как прокаженный? Знаете, что значит быть одному — всегда и везде одному? На свете нет ничего хуже одиночества!

Она замолчала так же неожиданно, как и начала кричать.

— Есть, — спокойно ответил Богомир. — Знать, что прожил жизнь ради человека, который не оценит твои старания. Знать, что ты почему-то выбрал боль вместо того, чтобы отыскать свое счастье. Одиночество можно исцелить. Но времени у нас не так много, Элеон.

Девочка смотрела на него со злостью, но затем взгляд ее начал меняться. Она опустила глаза.

— Вы правы, простите, — сказала она робко. — Только вот одна беда. Вы здесь, а меня здесь нет. И я вас не слышу. — Элеон закрыла уши руками. — И я одна.

Она развернулась медленно и, пошатываясь, пошла по коридору.

Черепушку как будто сдавило, и черные слепящие кляксы расползлись по глазам. Богомир почувствовал, что теряет сознание, и вышел на воздух. Море было спокойным. Мужчина прилег на песок, закрыл глаза и только через несколько минут в тишине почувствовал, как мельтешащая боль в мозгу уходит. Почему в Игре можно испытывать недомогание? Богомир видел лишь одно объяснение — тебе становится плохо не потому, что телу реально нехорошо, а потому, что в твоем сознании твоему телу должно стать плохо после такого.

Богомир открыл глаза, сел. Солнце, как всегда, садилось за горизонт. Это уже даже не смешно! Старик не мог больше видеть этот отвратительный пейзаж и ушел со своей клетки.

«Прощай, детка!» — сказала Аморф, глядя в последний раз на свое отражение. Повсюду зеркала, прозрачный пол, летают банки с краской. Аморф сама парит в воздухе в огромной комнате. Она пришла на клетку, где создавались новые аватары для игроков. Открывает желтую баночку, и в воздух проливается желтый цвет. Аморф касается его пальцем, и краска пристает к коже. Аморф, как ребенок, макает кисть в разные цвета и разукрашивает свою белую футболку. Зеленый цвет нечаянно разливается на волосы. «Всё равно я их никогда не любила», — думает девушка и ножницами отрезает шевелюру. Дальше перчатки — слишком черные. Хочу золотые. И тоньше. Сначала в ткани появились дырки, как у вязаной вещи, а после количество ниток так уменьшилось, что только по еле заметному отблеску стало можно увидеть на девушке перчатки. Глаза Аморф тоже менялись: то на красные, то на голубые, то на зеленые. В итоге она оставила радужный цвет. Тело ее начало утончаться — она помолодела лет на пять.

Теперь в десятках зеркал отражалась странная девочка. Вся футболка — в кляксах, короткие зеленовато-серые волосы. Кожа белая. На