— Ты… ты… — оно смотрела на него с ужасом. На него, некогда запертого в своем теле инвалида.

Не на Хаджара Дархана.

А на него.

На Борея Дархана.

— Ты настоящий… — Борей видел как в глазах создания буквально весь мир с головы на голову переворачивается. — Такой же как я… Но… что такое Город… я не создавал никакого Города! Нет никакой Елены! Ты должен быть как я!

— Ты смеешь сравнивать нас⁈ — взревел Борей. В его руке появился Синий Клинок. — Ты жил… — он вонзил его в живот твари и сила миллионов генералов потекла сквозь него; они, покидая сознание Борея, проникали внутрь твари и разрушали её изнутри.

— … нет! Постой! Позволь мне отвести тебя в Изначальный Мир! Ты настоящий! Ты можешь жить в нем!

— … без чести и достоинства… — Борей, налегая на клинок всем весом, борясь с предсмертными судорогами, вогнал меч еще глубже.

— Ты не можешь… — захрипело оно. — Я есть все… я есть бог…

Перед глазами Борея пронеслись лица всех, кого он знал и любил. Их улыбки. Их смех. Их слезы. Он вспомнил каждого. Каждого кого знал. Кто умирал. Кто жертвовал. Кто бился до последней капли крови. На полях сражений, в мастерских, среди книг и трудов, за плугом и гончарным кругом.

Тех, кто жил.

Кто чувствовал.

А еще он вспомнил легкий бриз, качавший деревья. Вспомнил, как весело отражалось солнце на бликующей воде. Вспомнил улыбки детей и счастливый взгляд матерей.

Нет, кто бы ни был перед ним — он не бог. Точно не бог.

Бог не такой.

Борей это точно знал.

— Ты не бог, — прохрипел он притягивая тварь к себе за шею. — Ты просто пес, — генерал, последним усилием, провел мечом до самого «горла» и, за долю мгновения прежде, чем срубить голову, произнес, хрипя, на «ухо» паразита. — И умрешь, как собака!

Оно больше не издало ни звука. Исчезло в россыпи сияющих огней. А вместе с россыпью распадался на сотни отдельных миров Безымянный Мир.

Словно исхудавшее покрывало он расходился по швам, формируя сотни… нет. Ровно тысячу миров. Тысячу миров, в которые устремились души. Чтобы найти новые судьбы. Свои собственные. А не бесчисленного множества отражений.

А он падал куда-то в черную пустоту.

Его звали Борей Дархан. Голем или нет. Созданный паразитом, пожирающим чужие жизни или теми, кого этот поразит породил.

Это все не важно.

Он жил так, как хотел.

Он был тем, кто он есть.

Он сражался до самой последней капли крови.

И он погиб, потому что сам это выбрал.

Его волю никто не сломил! Его шаг никто не замедлил! Ни демоны, ни боги, ни герои смертных не остановили его меча!

Он — Безумный Генерал!

Эпилог

Борей открыл глаза.

Он сперва даже не понял, что сделал это. Ведь только что он умирал. Падал сквозь пустоту. А теперь… теперь лежал, кажется, на гальке.

Рядом шумел прибой.

Борей приподнялся на локте.

Северное море накатывало на галечный пляж. Волна за волной вспенивала белые барашки.

— Как…

Борей вскочил на ноги и оглядел самого себя. Абсолютно обнаженный, лишенный шрамов, следов от ран и татуировок. Тридцатилетний мужчина. А рядом, в гальке, торчал меч. Его меч. Синий Клинок.

Подул ветер и Борей прикрыл глаза от песка. А когда опустил ладонь то увидел северный лес. Тот самый. Он качал кронами в такт походке северного ветра.

Её любимый лес…

Он повернулся, но вместо города увидел лишь болота.

Город еще не построили.

Но почему он жив.

В его голосе прозвучал шепот старушки, которой он когда-то давно помог починить забор. Голос Мэб. Королевы Теней и Зимы.

« Ты будешь рассказывать истории о нас до тех пор, пока ночью, когда свет солнца осветит покровительницу матерей, не расцветет цветок с черными лепестками и синим бутоном.»

Борей прикрыл глаза и вдохнул свежий, морской, соленый воздух.

Мэб… он ведь ей был должен. А долг надо платить.

Но, чтобы выполнить этот…

Борей вытащил меч из песка. И взвесил на руке. Хороший клинок. Добротный. Он служил ему верой и правдой в том странном мире.

— Однажды я пообещал, что наступит день, когда я выкину тебя в море и забуду о тебе, — произнес Борей глядя в отражение на лезвие. — Прощай, мой меч.

Борей размахнулся и швырнул клинок в воды северного моря. А после развернулся и пошел в сторону, где когда-то, много времени спустя, появится город.

Но он будет ждать.

Он столько времени уже ждал, что подождет еще.

Подождет её.

Очень много времени спустя

Под аркой Генштаба, аккурат напротив Зимнего Дворца, шли люди. Они что-то обсуждали, фотографировались, смотрели на красоты Города и совсем не обращали внимания на музыканта. А тот, стоя на софите, играл на гитаре и пел.

Иногда кто-нибудь останавливался и кидал монетку в шляпу у ног музыканта. Но, в основном, просто проходили мимо. А он все играл и играл. А когда стало уж совсем холодать, все же скоро в Город придет осень, то убрал гитару в кейс, забрал деньги из шляпы и, надев ту на макушку, побрел по переулкам в сторону дома.

Он бы мог поймать такси, но не хотел. Сегодня ему хотелось прогуляться. Побродить по мощеным улочкам, слушая разговоры людей. Посмотреть на улыбающиеся парочки, тайком забегающие в кафе, чтобы согреться. Побродить вдоль парков, где изысканные скульптуры взирали на него безмолвно.

Он все шел и шел. И Город шел рядом с ним. В его мостовых и набережных, обнимавших гранитом черные каналы. В его пышных дворцах и имениях.

По дороге он свернул несколько раз наугад — закрыв глаза. Иногда любил так делать, чтобы дорога привела туда, куда бы он сам никогда не пришел.

Домой он еще успеет прийти.

Сегодня был хороший вечер.

Он любил такие. Спокойные и тихие.

Он достал из кармана внутреннего пальто смятую пачку сигарет и, ловко выбив одну из табачных трубочек, прикурил от простой, бензиновой зажигалки.

Все эти новомодные электронные шутки не для него. Он ведь ретроград… во всех смыслах этого слова.

Он остановился. В небольшом парке, спрятанным во внутренних дворах от взгляда посторонних.

Где-то на окне соседнего дома вдруг зажглась гирлянда. В форме солнца. Её лучи осветили статую женщины, обнимавшей ребенка.

Он обернулся и, так и не успев затянутся, выронил сигарету.

Там, со стороны