даже себе самой. Это было невозможно. Она не может в это поверить, она в это не поверит.

Ее губы сжались.

– Этого не может быть, – повторила она. – Ведь тогда этого врача тут не было, сам он не видел того, что произошло. Он полагался на рассказы тех, кто был… – Обвела комнату резким взмахом руки, словно охватив все то сумасшествие, которым было проникнуто это здание. – Этого не может быть! Он ошибся!

Фрэнсин вскочила на ноги так резко, что Констейбл вздрогнул, и бросилась вон из комнаты и вон из здания. Она сбежала по лестнице в заросший сад и по поросшей сорняками дорожке побежала к заброшенному кладбищу.

С сердцем, полным ужаса, она спешила от креста к кресту, бормоча:

– Тридцать семь сто восемьдесят девять… Тридцать семь сто восемьдесят девять… Тридцать семь сто восемьдесят девять…

– Фрэнсин! – закричал Констейбл и тоже вбежал на кладбище, затем в изумлении остановился. – Что вы делаете? Ведь Джордж умер не здесь. Не имеет смысла…

– Нет! – Фрэнсин бросилась к следующему кресту, затем к следующему. – Он наверняка умер здесь. Они наверняка совершили ошибку. Это единственное… – Она запнулась.

Констейбл схватил ее за плечи и остановил.

– Не все ли равно, где он умер?

– Вы не понимаете! – крикнула Фрэнсин. – Мне необходимо знать, что он умер именно здесь!

– Это не имеет значения. Он умер. Ничто не может этого изменить.

Она смотрела на него безумным взором.

– Нет! Это имеет значение, и еще какое… Я этого не вынесу.

– Мы будем искать его, Фрэнсин. Мы сделаем все, чтобы отыскать его.

Мотая головой, она вырвалась из его хватки и снова принялась бегать от креста к кресту. Пошел дождь. Констейбл больше не пытался ее остановить. Он стоял на краю кладбища и смотрел на нее, беспомощно и недоуменно.

* * *

Фрэнсин сидела на увитой плющом скамейке в саду лечебницы, не замечая ни того, что идет дождь, ни того, что она вымокла до нитки, ни того, что Констейбл сидит рядом и держит ее за руку.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он, казалось, по прошествии веков.

– Опустошенной, – прошептала Фрэнсин. – Просто… опустошенной.

Повисло молчание, затем Констейбл спросил:

– А вы уверены, что в этих записях есть ошибка?

Сделав над собой усилие, чтобы вырваться из своего сумрачного транса, она покачала головой.

– Нет, это был… Это был он. Но теперь это уже неважно, – ее голос пресекся в попытке сдержать слезы, подступившие к ее горлу еще тогда, когда она прочла отчет.

Констейбл сжал ее руку и улыбнулся с теплотой, от которой в любое другое время ее щеки залились бы румянцем.

– Мы выясним, что произошло с ним потом, – пообещал он. – Что бы это ни… – Его мобильный телефон настойчиво зазвонил. Достав его и посмотрев, кто звонит, Тодд скорчил гримасу. – Мне надо ответить. Это Киф. – Он коснулся экрана и приложил телефон к уху.

Послышалось бормотание. После приветствия Констейбл внимательно слушал, ничего не говоря.

– И никто не пострадал?

Это насторожило Фрэнсин. Она вопросительно посмотрела на него.

– Ладно, подопри там, что можешь… – Тодд замолчал, слушая, и тревога на его лице сменилась ужасом. – Что ты обнаружил? – Он несколько раз кивнул. – Больше ничего не делай, только поставь подпорки. Я буду через полчаса.

Констейбл отключился и повернулся к Фрэнсин.

– Фронтон обрушился, – сказал он, встав. – Нам надо немедля вернуться в дом.

– Насколько значительно разрушение? – спросила она, полная ужасного предчувствия.

– Похоже, обрушилась внешняя стена главной гостиной, но я не совсем понял, что говорил Киф, потому что он рыдал.

– Неудивительно, – огрызнулась Фрэнсин. – Он же только что раскурочил мой дом!

Лицо Констейбла исказила печаль.

– Он рыдал не поэтому.

26 июля 1969 года

Маленькие дети плохо понимают, что такое смерть, если раньше не сталкивались с ней. Сестры Туэйт были не готовы к смерти близкого им человека, и ни одна из них по-настоящему не поняла, что их мир раскололся, что он разбился вдребезги.

Но Бри понимала чуть больше остальных. Она видела маленькое тело Монти и отметила про себя его неподвижность, его бледность.

– Что ты натворила, Бри? – резко спросила Агнес. – Мы не согласны получить из-за тебя трепку. Не согласны!

– Вы что, не слышали? – закричала Бри; по щекам ее ручьями текли слезы. – Монти умер. Он упал в колодец.

Агнес, которая была немного старше, поняла, что к чему, и сообразила, какие последствия это может иметь для них всех. И, прижав к груди свою сине-белую собаку, начала сосать одно из ее ушей.

– Мама кричит, – сказала Розина, глядя то на одну, то на другую из своих старших сестер. И засунула в рот большой палец.

– Мама никогда не кричит, – возразила Агнес. И округлила глаза в попытке сдержать слезы. – Что же нам делать?

– Мы спрячемся. В лесу.

Бри отвела своих сестер на первый этаж, затем остановилась в вестибюле. Она машинально повернулась в сторону кухни, но там все еще находились мама и Отец, крича друг на друга, так что этот выход был закрыт. Он ревел во все горло, и сейчас это было куда страшнее, чем все предыдущие приступы Его ярости. Мама всегда вела с Ним безмолвную войну; ее оружием было отвлечение внимания, спокойствие и почти никакого противодействия, чтобы не подпитывать Его ярость. Девочки никогда не слышали, чтобы мама давала отпор, как она делала сейчас. Хотя они не понимали этого, она сражалась за них.

– Идем к парадной двери, – прошептала Бри.

– Лучше к нам, – отозвалась Розина, продолжая сосать большой палец.

– Это куда?

– В наше тайное место.

Виола кивнула.

– Наше тайное место самое лучшее. Там нас никто не найдет.

– Нет, Ви! – зашипела Агнес. – Не говори ей.

Не обращая внимания на Агнес, Виола взяла Бри за руку и повела ее обратно наверх; Агнес и Розина шли сзади.

Виола привела Бри на третий этаж, затем провела по длинной галерее, следуя за цепочками маленьких следов, хорошо видных на слое пыли, поскольку никто в их семье не заходил сюда часто, и за последние сто лет этот этаж стал похож на склеп.

– Нам же не разрешают сюда ходить, – сказала Бри.

– Ха! – усмехнулась Агнес. – Только не говори, что вы с Фрэнсин никогда не ходите сюда. Мы видели тут ваши следы.

Бри состроила сестре рожу, решив проигнорировать это обвинение, которое, конечно же, соответствовало истине, и продолжая торопливо идти за Виолой.

Та встала на цыпочки и включила свет. Старые светильники, обвитые паутиной, сплетенной целой колонией пауков, которые спокойно жили тут в течение десятилетий, осветили книжные шкафы, занимающие все