Шрифт:
Закладка:
– Давай, Инжирка, поднажми! – крикнула Бри.
Фрэнсин бежала за сестрой, улыбаясь и желая стать такой же высокой, сильной и смелой, как Бри.
Она бежали между деревьями, ветви которых улавливали их смех и отражали его эхом. Ноги несли их к тайному месту, где никто не мог причинить им зло. Где никто не орал на них пьяным голосом и не бил за какую-нибудь пустяковую провинность. Во всяком случае, никто не бил Бри. Ибо она всегда выносила на своих плечах основное бремя гнева отца, она давала ему отпор и принимала удары, предназначенные сестрам, потому что была старше их и защищала их, как могла.
Было уже поздно, когда они вернулись в усадьбу. Шли медленно, отсрочивая неизбежное. Отец был в пабе, как и всегда во второй половине дня, но они знали, что им надо быть дома до того, как он вернется в сумерках.
– Бри! Фрэнсин!
В саду стояла мама, держа Монти на бедре и нервозно вглядываясь в лес. На ее худом бледном лице отобразилось облегчение, и она радостно крикнула, когда Бри и Фрэнсин выбежали из леса и побежали по склону холма:
– Девочки!
Когда они добежали до мамы, она сказала:
– Сегодня времени у вас в обрез. Он может вернуться в любую минуту. Бри, собери своих сестер и помоги им вымыться. Они играли возле церкви… А ты останься, Фрэнсин, – добавила она, когда та двинулась вслед за Бри.
– Мама, я хочу пойти с Бри, – захныкала Фрэнсин.
– Нет, ты пойдешь со мной, – рассеянно сказала мама, взглянув на тропу, ведущую в Хоксхед. – Почему ты все еще здесь, Бри? Поторопись, и мы все будем надеяться, что вечер пройдет спокойно.
Бри подмигнула Фрэнсин, одними губами произнесла:
– Я скоро вернусь, – и, обежав дом с одной стороны, побежала вниз по тропинке, ведущей к церкви Святого Михаила. Фрэнсин последовала за мамой во двор.
На втором этаже послышался истошный крик. Мама вздохнула.
– Фрэнсин, тебе придется присмотреть за Монти, пока я буду заниматься Мэдди. Сегодня она весь день капризничает. – Она опустила Монти на каменные плиты, которыми был вымощен двор. – Я скоро, Фрэн. Не подпускай его к колодцу.
– Да, мама, – ответила Фрэнсин и поспешила за Монти, который быстро, по-крабьи, пополз по двору, затем плюхнулся на попку под деревцами бобовника.
Фрэнсин не спускала с него глаз, потому что знала, как быстро он может ползать. Она любила маленького братика, правда любила, но не могла понять, почему отец любит его больше, чем его сестер, просто из-за того, что Монти мальчик. Отец играл с ним, щекотал его, пока Монти не начинал хохотать, делал все те вещи, которые другие отцы делают со своими детьми. Но если к ним пыталась присоединиться одна из его дочерей, игра тотчас заканчивалась, и она получала трепку ни за что.
Фрэнсин делала все что могла, чтобы добиться расположения отца. Она никогда не производила ни звука, когда он был рядом, потому что отец терпеть не мог шум. Всегда убирала за собой, потому что он терпеть не мог беспорядок. Всегда говорила «спасибо» и «пожалуйста», зная, что иначе получит трепку.
Она не понимала, что делает не так, и продолжала стараться.
Фрэнсин пошла задом, чтобы все время видеть Монти, затем заглянула за дом, туда, где над деревьями высилась башня церкви. Дорожка была пуста.
– Поспешите, – пробормотала она и подпрыгнула сначала на одной ножке, потом на другой, мысленно торопя своих сестер. Она не хотела, чтобы отец начал кричать, не хотела слышать глухой звук, получающийся, когда его кулак врезался в плоть. А потом бывало еще хуже. С тех самых пор, когда Фрэнсин научилась ходить, она вставала утром раньше всех и тихонько спускалась на первый этаж после того, как отец задавал трепку Бри. Потом Бри всегда пряталась на дубе, и он оставлял ее там на ночь в качестве дополнительного наказания. Именно Фрэнсин всегда уговаривала сестру спуститься, и они потихоньку возвращались в дом…
Взглянув на холм в последний раз, Фрэнсин повернулась и снова перевела взгляд на двор.
– Нет, Монти! – закричала она и, подбежав к братику, выхватила у него стручок бобовника, который он собирался сунуть в рот. – Он очень ядовит, глупый ты малыш. Фу! Его касались и ты, и я. Не двигайся, Монти. Мне надо принести мокрую тряпку, иначе ты отравишься.
Монти поднял глазки и улыбнулся, показав два новых передних зуба.
– Не двигайся! – повторила Фрэнсин и поспешила на кухню. Здесь она схватила тряпицу, быстро намочила ее в мойке и выбежала обратно во двор.
– Монти! – позвала она. – Где ты… Монти! – завопила она. – Отойди оттуда, отойди сейчас же!
Монти встал, держась за оголовок колодца, и, шатаясь на своих младенческих ножках, нагнулся и потянулся к цепи. Затем повернулся к Фрэнсин и засмеялся.
Она бросилась вперед, и тут Монти опрокинулся в колодец, и его смех оборвался, когда он ударился головой о бадью. Две секунды, и послышался всплеск.
– МОНТИ!!! – истошно завопила Фрэнсин и неистово закрутила головой, оглядываясь; по щекам ее текли слезы. – Мама! – крикнула она.
Мама не вышла из кухни, не крикнула: «Иду!»
Фрэнсин расплакалась и заглянула в колодец. В сумраке она различила Монти, он плавал на поверхности воды лицом вверх. Потерев глаза основаниями ладоней, она сделала долгий судорожный вдох, ни на миг не забывая, что с минуты на минуту домой должен вернуться отец. Он увидит возле колодца ее – а она ведь еще и не помылась – и Монти, плавающего внизу…
Быстро взглянув на дом, Фрэнсин повернула ручку ворота и опустила бадью. Вытерев лицо рукавом, затем потерев о платье руки, скользкие от пота и слез, схватилась за цепь и стала неуклюже спускаться в колодец.
Здесь было холодно и сыро. Дрожа и плача, Фрэнсин, перебирая руками, спускалась все ниже, пока ее ноги не коснулись бадьи. Тихий плеск; она погрузилась в воду и, одной рукой ухватив Монти, положила его в бадью.
Его личико было бледно, ротик слегка приоткрыт, а губы имели странный цвет. На лбу краснела полоска – след от удара.
Фрэнсин прижала его к себе.
– Проснись, Монти, – прошептала она, испуганно глядя на кружок света наверху и боясь, что кто-то услышит ее шепот, кто-то, находящийся за пределами безопасного колодца.
Она не знала, что делать. Монти все
