Хрясть!

Фрэнсин потрясенно ахнула, ее глаза округлились. Это что же, мама ударила отца?

– Ты должен убраться. Сейчас же. – В голосе мамы не было жалости, в нем слышался только лед. – Если ты не уйдешь, я убью тебя. – Она говорила тихо и зло. – Ты называешь меня ведьмой, и я буду ведьмой. Всякий раз, когда я буду ставить перед тобой тарелку с едой, ты не будешь знать, какой кусок убьет тебя – первый, второй или третий. Ты никогда не узнаешь, какой яд я положила в твой виски, чтобы твои кошмары стали реальностью. Ты никогда не узнаешь, не положила ли я что-то на твою подушку, чтобы, проснувшись, ты обнаружил, что у тебя из ушей идет кровь… Если ты сейчас не уйдешь, то я убью тебя, Джордж Туэйт. Я буду убивать тебя медленно и так мучительно, как только смогу.

Царапнули ножки отодвигаемого стула, тот опрокинулся.

– Ты этого не сделаешь, – испуганно проговорил отец. – Не посмеешь!

– Посмею, и еще как. И с удовольствием посмотрю, как ты будешь умирать в муках.

– Ты ведьма. Ведьма!

– Да, я ведьма. Уходи, Джордж, и не возвращайся. Здесь тебе никто не будет рад. – Из кухни донеслись быстрые легкие шаги мамы. – Когда ты уйдешь, я позвоню Сэму Вудаллу… Возьми вот это.

– Что это?

– Еда. Она тебе пригодится. – Последовала пауза. – И поможет тебе остаться в живых. – В мамином голосе зазвучали странные нотки. Как будто она сообщала ему какой-то секрет. Послышалось звяканье металла. – Вот все деньги, которые у нас есть. Возьми их и убирайся. Убирайся так далеко, как только можешь.

Фрэнсин напрягла слух, отчаянно желая, чтобы отец взял деньги и еду и убрался.

Их шаги, одни тяжелые, другие легкие, удалились вглубь дома.

После этого время в колодце шло медленно. Иногда Фрэнсин казалось, что из дома доносится какой-то звук. Как будто кто-то зовет ее, но так тихо, что она не может разобрать слова. Она не знала, ушел отец или нет. Она не слышала звуков открываемой и закрываемой двери, которые свидетельствовали бы о его уходе. Она продолжала держаться за цепь и за Монти. Руки Бри больше не обнимали ее, но Бри по-прежнему была рядом и продолжала шептать Фрэнсин на ухо:

– Не шевелись и не шуми. Сиди тихо, как мышь. Не дай Ему найти нас. Ни звука, Инжирка.

Фрэнсин не шевелилась. Ни тогда, когда она услышала, как мать вышла ночью во двор, зовя ее и Бри, ни тогда, когда Мэдлин заплакала и мать торопливо ушла, ни тогда, когда со стороны дороги на Хоксхед послышались топот тяжелых ботинок и голоса, ни тогда, когда эти голоса наполнили лес.

Фрэнсин не отвечала, когда эти голоса звали ее. Она продолжала сидеть неподвижно, обнимая холодное тело Монти. Оцепенелая и изнеможенная, она не отрывала глаз от стены колодца, не шевелясь.

Мало-помалу рассвело, сначала темнота посветлела, стала серой, затем по небу разлилось красное свечение, потом засияло солнце.

Опять слышались голоса. Настойчивые. Усталые. Хриплые. Их было так много…

Загремела цепь. Когда бадью подняли, Фрэнсин продолжала все так же что есть сил сжимать в объятиях Монти. Чьи-то руки отцепили ее от ее брата. Послышались крики ужаса, затем раздался жуткий вопль Элинор, когда из колодца было вытащено тело Бри.

Бри и Монти положили на каменные плиты двора.

Последовал момент ужаса, когда Фрэнсин уставилась на сестру, но страх тут же прошел, когда она услышала шепот Бри:

– Я по-прежнему здесь. Я здесь, Инжирка.

С Бри все в порядке, она рядом. Это не Бри лежит на земле. На Фрэнсин снизошло теплое онемение. Как же хорошо ничего не чувствовать…

Мать истошно вопила, затем крепко обняла ее. Над ней наклонился какой-то мужчина, заговорил с ней. У него были голубые глаза и густые-прегустые брови. Он спрашивал ее, как она себя чувствует. Фрэнсин просто смотрела на его брови и не отвечала. У нее не было слов. Она не понимала, что происходит. Ведь вчера был просто еще один день, просто еще один день…

Во двор вбегали люди, узнавшие о том, что их нашли; они задавали вопросы полицейскому и Элинор, толпились вокруг тел Бри и Монти.

Фрэнсин узнала многих из них. Все они были изнеможены и покрыты грязью: всю ночь рыскали по лесу. На лицах одних было написано облегчение, другие плакали. Фрэнсин увидела, как из леса выбежала мисс Кэвендиш, затем в ужасе остановилась, не в силах поверить тому, что видели ее глаза.

Фрэнсин держала маму за руку, пока мама и полицейский разговаривали. Люди смотрели, как мама плачет, и на их лицах было написано сочувствие. Мужчина с густыми бровями пытался опять поговорить с ней. Он спрашивал ее, где Агнес, Розина и Виола. Фрэнсин смотрела на него молча. Это был глупый вопрос. Сестры находились в своем тайном месте.

Затем мама опустилась перед ней на колени; на ее осунувшемся лице читалось отчаяние, и она тоже хотела знать, куда подевались сестры.

Фрэнсин сказала бы ей, если б знала ответ. Но она не знала. Этот секрет был известен только Бри.

Толпа опять разошлась, отправившись на поиски Виолы, Розины и Агнес.

Фрэнсин не знала, сколько еще времени прошло, но солнце грело ее плечи, когда она и Бри поднялись на второй этаж и вместе улеглись в кровать.

* * *

Стоя на коленях и крепко обхватив живот, Фрэнсин рыдала, охваченная воспоминаниями, которые все обрушивались и обрушивались на нее.

Это продолжалось часами… Люди обыскивали дом, звали сестер, затем их крики переместились в сад, в лес. Бри носилась по ее спальне, точно маленький смерч, сбивая со стен картины, грохоча в ванной. Она была возбуждена, но не могла сообщить Фрэнсин почему.

Затем все это хождение прекратилось. Полицейские и люди из поискового отряда ушли, и Элинор сидела на кухне молча, в отчаянии уставившись в стену.

Фрэнсин замотала головой, пытаясь избавиться от этих воспоминаний, но они все приходили и приходили. Похороны Бри и Монти. В них участвовали всего четыре человека: Фрэнсин, Мэдлин, Элинор и мисс Кэвендиш. Но на кладбище зашла только мать. Она сама выкопала могилы и сама переносила маленькие гробики. Фрэнсин смотрела на нее из сада, держа мисс Кэвендиш за руку, а Мэдлин спала в своей коляске.

Затем последовали годы молчания, и все это время Бри оставалась с ней. Ее единственная