Алексей помог ему снять китель и взял миску для воды и чистую ветошь, предоставив Павлу самому справляться с рубашкой. По правде сказать, смотреть на его спину вот так, без бинтов, было боязно.

— Может лучше полить сверху, чтобы не касаться лишний раз? — из скомканной в зажатом кулаке ветоши посыпались пара нитей.

— Всё будет стекать мне в штаны.

— Снимешь.

Резонно, но вода всё равно будет течь и на тело, и на пол. А живут они на чердаке. Павел нашел глазами таз и прихватил его по пути на свободное от мебели место. Штаны были не рубашкой, ниже поясницы его зацепили мало, так что и снимать их оказалось не в пример легче. Аккуратная стопочка легла на кровать, а Павел замер, встав в таз к Алексею спиной и вытянувшись в полный рост. И стал ждать. Внутри распирало от сдерживаемого смеха.

— Поливай.

Угол наклона ведра с водой был таков, что вода в любой момент готова была пролиться, но Алексей замер. Беспокойно смотрел на все оставшиеся следы. Воспаление прошло, но общая картина все равно удручала. Павел в нетерпении немного повёл плечом и остановил движение посередине. Алексею стало неловко. Он оставил ведро, торопливо намочил ветошь и практически выжал её над плечами. Павел перед ним стоял смирно. Рост добавлял неудобств, Алексей подумал, что будь ситуация обратной, Павлу было бы несомненно удобнее, но было то, что было. Очень бережно и осторожно он стал протирать сначала редкие участки неповреждённой кожи, а потом мягко смачивать. Присохшие следы сукровицы не хотели легко отходить от кожи, и Алексей усилил нажим. Павел едва заметно перенёс вес с ноги на ногу. Спине значительно посвежело.

Когда спину можно было счесть чистой, Алексей промокнул всю её свежим полотенцем, стараясь едва касаться, словно касался не спины, а покрытых тонким слоем позолоты рам икон. Внимательно следил, чтобы Павел не дёрнулся от боли, но тот так и простоял смирно. На самом деле, особой боли он и не испытал. Это было интересной стороной Алексея. Ранее неизведанной.

Павел развернулся к нему с довольным лицом. Всё было в порядке. Так действительно стало лучше. Надел обратно кальсоны и заранее благоразумно оставленную Алексеем рубашку. Тот осмотрел Павла с головы до ног, утвердился, что стоит он твердо, и счёл его состояние удовлетворительным. Парой быстрых шагов дошёл до табуретки и сел за стол.

— Я подал прошение об отставке.

Павел поднял взгляд.

— Уже?

— Я давно подумывал. С тех пор как тебя… — Алексей собрал пальцем со стола несуществующие крошки и окончил, — высекли. Так что с деньгами будет туго некоторое время.

— Вот как. Твоему отцу не понравится.

Алексей подумал, что он ровно такой же отец Павла как и его, но промолчал. Брату вряд ли бы понравилось услышать такое.

— Не понравится.

— Надеюсь, ты хорошо подумал.

— Я не могу разделить и принять взгляды отца. Я не могу сделать вид, что тебя не существует, брат.

С тихим шелестом Павел пригладился.

— Это было бы проще всего. Я ведь не твоего поля ягода, ты же понимаешь? Хотя и упал с той же яблони, — тихий смешок закончил фразу.

Негодование за чтение чужих писем Алексей успешно подавил.

— Не понимаю. Ты не прав, Павел.

Павел промолчал.

Через силу Алексей продолжил.

— Я пойму, если ты не захочешь знаться со мной.

— Поздно. И когда твоё увольнение?

Алексей посмотрел на него рассеяно. Сжал руки, так и не поняв странный ответ, а может не смея неправильно истолковать.

— Не знаю, как одобрят. Должно быть к началу следующего месяца. Тогда к марту прошение точно будет в Петербурге и его подпишут.

— Это скоро.

Как легко благородному сословию определять свою судьбу. А ему самому никуда особо и не денешься. Повезло ещё, что не как некоторые бедолаги по двадцать пять годков служит.

— А что будешь делать ты?

Павел вернулся из тяжелых размышлений и встретил полный на что-то надежды взгляд Алексея.

— Останусь на службе. У меня не большой выбор в работе.

Глава 21. Крупная рыба

Теперь уже рядовой Иванов занимал починенную им же табуретку. Серая льняная рубашка сидела на нём так, словно была с чужого плеча. Словно и не было тех вечеров, когда Павел правил по себе выданную ему форму. Похудел он после казни изрядно. Сердце Алексея сжалось от жалости к брату. Небольшой выбор в работе, и небольшой выбор терпеть или не терпеть слухи. И похоже этого выбора не было у Павла с рождения, в отличие от него самого. Алексей тяжело вздохнул.

— Может попробуешь запросить перевод в другой корпус?

— Я подумаю над этим, — лицо Павла практически ничего не выражало.

— А как сейчас? То есть, так и будешь продолжать жить таким образом дальше?

Павел замялся. Пригладил и без того ровно лежавшие волосы. На поднятом локте стала заметна аккуратно наложенная заплатка. Алексей смотрел на эту заплатку, пришитую прочными суконными нитками, и чувствовал, что внутри начинает расти тревога. Неожиданно стало до глубины нутра страшно, что Павел может и не захотеть принять его как брата. Разница в их положениях наглядна и ясна с одного взгляда. Штаны, шитые по его меркам, внезапно стали давить под коленями и словно сковывать ноги. Алексей разгладил складки на них и подумал о написанном им письме к отцу. Письмо было необходимо отправить, но ощущалось это как больной ноющий зуб.

Глаза Павла немного сузились. Он провёл языком изнутри по заострённым граням сколотых зубов, которые решили оставить. Щека чуть изменила форму.

— Я не уверен, что готов что-то резко поменять для себя.

— Значит, ты остаёшься?

— А ты хочешь, чтобы я последовал твоему примеру и посвятил вечер свершениям?

Пальцы Алексея подтянулись, словно собрались в кулак, но рука тут же расслабилась. Павел внимательно посмотрел на эту руку, но вместо оплеухи словил только недоумевающий взгляд. С почти смирением, — Алексей все же временами был потрясающе несообразителен, — уточнил:

— Ты решил уволиться, и я вслед за тобой?

Ведь что значит должность рядового в сравнении с подпоручиком. А ведь он старше на два года. Но ответное удивление было искренним.

— Что? Нет, я лишь хотел узнать, будем ли мы жить так дальше. Вместе.

— Я не против, если ты об