Неопределённо, как и всегда. И вместо того, чтобы почувствовать облегчение, Алексей места себе не находил от желания узнать, можно ли ему считать Павла братом. Не против ли тот, думает ли он о нём также. Но спрашивать почему-то расхотелось.

Они сидели в тишине не больше минуты, но обоим эта минута показалась растянутой по меньшей мере на четверть часа, пока Павел не решил прервать затянувшееся молчание.

— Сегодня пить не собираешься?

Алексей смутился.

— Нет.

Подумал о том, что завтра ему ещё отправлять письмо и выдерживать очередной разговор с Харитоном Гавриловичем. Усталость навалилась тяжёлой грудой камней на плечи.

Вид опять о чём-то тяжело задумавшегося Алексея Павла не вдохновил. Слишком уж часто тот после такого задумывания начинал задавать гору вопросов, на которые у Павла ответов не было. Так что он порезал хлеб, лук и оставшуюся варёную говядину. Положил мясо с луком на хлеб и предложил один из кусков Алексею.

Пахло вкусно, голодному Алексею показалось ничем не хуже того, что подавали на обеде у полковника. Несколько крупных кристаллов соли скатились с мяса и лежали на чистой доске. Ржаной хлеб на удивление мягко промялся под пальцами. Свежий? И где только Павел его достал.

— Спасибо?

Алексей неуверенно взял предложенный ему ужин. Торопливо укусил. Хлеб и правда оказался свежим, мясо мягким, а лук бодро хрустнул на зубах и защипал язык. Но вместо того, чтобы утолить голод, еда всё равно комом встала в горле. Алексей отложил недоеденное в сторону, мимоходом поправив доску так, чтобы ее край был параллелен краю стола, и снова достал конверт. Если он не закончит с ним, то так и не сможет нормально поесть. Словно это и правда был больной зуб, а не избитое сравнение. Алексей тщательно сложил один к одному сгибы бумаги словно по линейке, прогладил рукой и запечатал. Потянуло глухим запахом расплавленного сургуча. Это было даже интригующе — Павел мельком глянул. Но, увы, оно было предназначено явно не для его глаз. Павел принялся за свою порцию мяса, благо, оставшиеся зубы ему это позволяли.

Блеск интереса в его глазах не прошёл незамеченным мимо Алексея.

— Там ничего важного, — Алексей размял внешним ребром ладони тыльную сторону шеи. Помолчал.

Надо было продолжить, но продолжать не хотелось.

— Наверное, после него у меня не будет отца, — попытался сказать как можно более небрежно, но вышло почти жалко. Алексей услышал эту жалость в собственном голосе, и накатил стыд.

Павел глянул. Внимательный тёмный взгляд, который у Алексея никогда не получалось читать, прошёлся по его лицу.

— …а так ничего важного.

В глазах у Алексея всё-таки начало щипать. Он скорее натянул улыбку.

— У меня никогда не получалось соответствовать.

— Может, и стараться не стоило.

Скрипнула подвинутая Павлом табуретка.

— Иногда я думал, если ты умрёшь, вспомнит ли он, что у него есть ещё один сын? А потом вспоминал, что я-то тем более не соответствую.

Алексей сжал одну руку в кулак и крепко обхватил её другой. Теперь ему стало больно не за себя. Да как он вообще мог думать о себе, когда положение брата было гораздо хуже.

— Ты умный, ты смелый, ты лучший стрелок, что я видел. Ты умеешь прощать.

Голос Алексея упал не до шёпота, но звуки стали звучать приглушённо. Почти не слышно и почти не вслух. Взгляд его заметался по лицу Павла, потом сместился вниз и нашёл пристанище на недоеденном хлебе.

— Я всегда хотел такого брата, как ты.

— К счастью, столь ценный экземпляр тебе не достался, — губы Павла едва заметно дрогнули, сдерживая улыбку.

— Отец нехорошо поступил.

— Ничего не попишешь.

— Я бы хотел помочь, но как видишь, мои слова для него мало что значат.

Взгляд Павла потемнел, затенённый ресницами. Он пожал плечами. Эта была данность. Которую он долго, очень долго пытался отрицать. Все свои двадцать пять лет. Пока не встретил своего кровного брата, который, казалось, был настолько хорош, что попытки хотя бы сравняться с ним были обречены на провал и не начавшись. А Алексей продолжал говорить смущающие вещи.

— Я могу предложить тебе только такого младшего брата-неудачника, как я, — обычно громкий уверенный голос совсем сошёл на нет, — если он тебе нужен.

Павел пригладился. Сел удобнее на необтянутой табуретке, на которой и пытаться найти удобное положение не стоило. Посмотрел на Алексея, сидящего от него через стол.

— В отличие от тебя, я никогда брата не хотел. Хотел быть единственным любимым, — Павел поймал огорчённый взгляд. — Но ты для меня пытаешься делать куда больше, чем он.

Это казалось чудом. Невероятным чудом. Алексей от всего душевного порыва протянул руку через стол для рукопожатия.

Павел посмотрел на эту руку. Большая, ухоженная, с чистыми ровными отполированными ногтями, пальцами, на подушечках которых нет трещин, ладони без застарелых мозолей. Широкая и наверняка сильная рука военного офицера. У которого вдруг опустились плечи.

Вырвался едва слышный вздох. Павел не совсем понял смысл этого жеста, но… На пробу тоже протянул руку.

Алексей слабо, совсем не подходяще для обладателя такой руки, сжал, чтобы оставить Павлу возможность в любой момент отнять руку. Тот не отнял, хотя и счёл это рукопожатие довольно странным делом.

— Значит, мы можем считаться семьёй? — голос стал слышим, пусть и звучал робко.

Павел совсем растерялся. Алексей был слишком напряжён. Павел счёл за лучшее пригладиться свободной рукой. Снова попытался собрать слова. Вот что ему отвечать? Что он дворянин и офицер, а некоторые разжалованные солдаты не имеют и шанса дорасти хотя бы до капрала? Сожаление, испытанное по погубленной карьере, почему-то было мимолётным.

— Тебе оно точно нужно? Ты хочешь отказаться от любимого отца?

— Точно.

О чём Алексей думал в этот момент, Павел, как ни старался, не смог представить, но внутри разлилось польщение. Это приятно… Хотя на полную веру эти слова Павел и не принял. На словах Алексей может быть тем ещё молодцом, а на деле? Сей секунд Павел не испытывал желания падать в братские объятия. Незыблемость почвы, на которую ему предлагали встать, вызывала немало вопросов. И пока что Павел не был уверен.

А Алексей светло улыбнулся и отпустил его руку.

Ко сну они оба подготовились молча и быстро. Но на этот раз Павлу долго не спалось. Лежал он тихо — не ворочался и не будил скрипением кровати Алексея. Только смотрел сухими глазами, в которых