Шрифт:
Закладка:
– Ну-ка, ну-ка, – приговариваю я.
На экране появляется вертикальный кадр, деревянная уличная сцена с плохим освещением, темные головы и руки. Все это словно из другого мира, хотя прошло всего-то десять лет. Трое парней покачиваются под музыкальный бит, толпа ревет. Микрофоны к губам, строки текста голосом, наполненным безукоризненным стремлением и драйвом.
Касаясь той мечты, родной земли и времениСияло небо отражением в глазах поэтаВерили, что и невидимый должен быть видимИскренним и с сердцем чистым, но суть не в этомРазными сюжетами расписаны роли и выбраныМелодия по клавишам живым, и ноты сильныеСтруны гитары звонкой в ритме пьяного лаяВпуская волнами звук тех минут, не замедляяВспоминая образ звезд, что по ночи манят меняПой мне, моя звезда, и с нею музаСобирая голоса для яркого шагаМотивы все те же, готовы силы наши… бегу по краюЕсли бы я видел малые доли паденьяНарушая острова и континенты… переменыОсвобождая разум от мыслей, после долгого дня, прости меняЯ верю в это, бра-а-а…
Медленно поворачиваюсь к Марку, на его лице такая гамма чувств, что у меня сжимается сердце. Не знаю, сколько раз ему говорили, что он крутой, что гордятся им, но сейчас мне хочется сделать именно это. Правда, я и не уверена, что имею права на такие слова.
– Ну что? Все еще считаешь, что пою я лучше, чем читаю? – Рождественский превращается в сытого довольного кота.
– Ты все делаешь хорошо.
– Просто хорошо?
Тяжело вздыхаю, поджимая губы. Воздушность в общении, родившаяся сегодня, все еще кажется непривычной.
– Офигенно, Марк. Ты все делаешь офигенно! Текст твой?
– Ага. Уличный поэт, блин, – смеется он и кивает на экран, где на стоп-кадре крупным планом изображена его молодая версия. – Дала бы этой восходящей звезде?
– Хм-м-м… не думаю.
– Что? Почему? – оскорбленно удивляется Марк.
– Слишком тощий.
– Тощий?! Ты офигела?!
– Люблю мяско, – хихикаю я, хлопая по его твердому животу.
– Интересно, а как ты выглядела в двадцать?
– Так же, как и сейчас, только морщин поменьше и ни одного седого волоска.
– А в пятнадцать?
– А вот этого тебе не видать, старый ты извращенец.
Марк выразительно выгибает брови, хищно глядя на меня. Я улыбаюсь и бесстрашно жду, что он скажет.
– И это говорит мне та, которая поленилась привезти с собой нормальную одежду, зато прихватила целый набор с главной витрины секс-шопа?
– Она говорит это тому, кто сначала записал с ней АСМР-порно, а потом заставил ее слушать в его присутствии.
– Мы друг друга стоим, – не моргая произносит Марк.
– Еще как.
– И мне тоже… – он опускает ладонь на мое бедро и сжимает пальцы, стискивая кожу, – нравится мяско.
Острые ощущения отпускают, на замену приходят нежные поглаживания.
– Тащишься от пухлых ляжечек? – я дурашливо морщу нос.
– Черт, как бы мерзко это ни звучало, но… да!
– Задница или сиськи?!
– Задница! – резво отвечает он.
– Тогда что за предвзятое отношение к «велосипедкам»? Ты должен их боготворить.
– Я бы так и делал, если бы мог снимать их с тебя, когда вздумается.
– Извращу-у-уга, – весело тяну я.
– Отвали! – смеется он, шлепая меня по бедру.
Наши взгляды снова сплетены, души беззащитны, а искренние улыбки наполняют комнату светом. Вечер еще не окончен, но мне уже хочется записать его в список лучших воспоминаний, который теперь на тридцать процентов состоит из моментов, связанных с Марком. Мы знакомы полторы недели, это всего ничего, в соотношении с багажом прошлого и мельтешащим впереди будущим. Пшик. Миг. Капля в океане. Но сейчас этот период кажется самым важным, необъяснимо ярким, правильным и до дрожи необходимым. Словно он переломная точка, от которой начнется новый отсчет по новой шкале.
– Ты не устала?
– Нет, – отвечаю без промедления. – А ты?
– Ни капли.
– Дашь послушать еще что-нибудь?
– А давай лучше ты что-нибудь включишь. Какая музыка нравится тебе?
– Покажи свой плейлист, и я скажу, кто ты?
– Типа того, – кивает Марк.
– Боюсь, ты разочаруешься. Я люблю трендовую попсу.
– Не вижу в этом ничего плохого.
– Ну все! Ты сам нарвался.
Не знаю, сколько еще проходит времени и сколько песен звучит в большой гостиной. Я даже не замечаю, как мы отматываем несколько лет, снова возвращаясь к хитам девяностых, которые играли из каждого утюга. Подпеваем знакомым словам, боремся за ноутбук, чтобы включить следующую композицию, связанную с ярким воспоминанием или смешной историей. Болтаем, дурачимся. Целуемся. Я даже заставляю Марка снять футболку, чтобы наконец-то разглядеть все его татуировки, и пытаюсь разгадать их тайный смысл. Правда, у Рождественского на все один ответ: «Понравилась картинка, захотел, набил». Розы, птицы, абстракции, ноты, бабочки, геометрические фигуры, образы человеческих лиц. Даже кузнечик есть, про пиццу в коробке я вообще молчу. Некоторые эскизы ему рисовали друзья, парочку – он сам, самых корявых, но по-своему симпатичных. Пытаюсь снова прочесть надпись на его запястье, но это просто невозможно, поэтому я сдаюсь, с ухмылкой принимая тот факт, что не стать мне его единственной.
Усталость давит на веки, часы в уголке экрана ноутбука показывают начало третьего, а из колонок звучит надрывный голос Руслана Набиева, который очень любил ходить по ресторанам и что-то в них терять. Марк гладит меня по голове, а я лежу на нем, прилипнув щекой к груди.
– Думаю, нам стоит идти спать. У меня завтра куча дел, – сонно бубнит он.
– Да, – зеваю я. – У меня тоже.
Наводим относительный порядок в гостиной и поднимаемся на второй этаж. Марк останавливается у двери в свою спальню, и я осторожно вытаскиваю ладонь из его руки.
– Ди, ты можешь…
– Нет. Пойду к себе.
– Точно? – настороженно спрашивает он.
– Точно.
– Плакать не будешь?
– Нет, – улыбаюсь я.
– Хорошо. – Он делает шаг вперед и обхватывает мою шею, чтобы поцеловать. – Увидимся утром?
– Ага. Я зайду, чтобы помыться.
– Буду ждать. Очень.
– Жди. – Еще раз касаюсь губами его губ, и Марк целует меня снова и снова. – Так, все. Отпускай.
– Спокойной ночи, Ди.
– Спокойной, – повторяю я и направляюсь дальше по коридору, чувствуя на себе взгляд Марка до тех пор, пока не скрываюсь за дверью своей комнаты.
Сжимаю крепче ручку продуктовой коляски, замерев у полок со специями. Взгляд бегает по пакетикам и баночкам, но ощущения в теле не дают забыть события сегодняшнего утра. Рождественский, скотина хитрая. Снова заманил меня в свое логово и запер ванную комнату, когда я чистила зубы после душа. Вспоминаю его ладони, обхватывающие талию, губы, скользящие по задней поверхности шеи. Ритмичные толчки, выбивающие стоны, и горящий страстью взгляд в отражении зеркала. Как мои руки сжимали края раковины, как дрожали бедра, а сердце таяло от хриплого – «Доброе утро, умница».