В 1927 году Мияги познакомился с девушкой по имени Ямаки Тиё, и молодая парочка сняла себе квартиру в доме другой японской иммигрантки – сорокалетней Китабаяси Томо. Все вместе они вошли в состав Общества пролетарского искусства, а Мияги начал еще и выпускать собственный журнал и в рамках этого общества читать лекции по истории искусств. Вполне логично, что осенью 1931 года становившийся все ближе и ближе идеям радикального переустройства мира Мияги вступил в компартию, куда его рекомендовал коминтерновец Яно Цутому. Как часто бывает при рекрутинге, «старшие друзья» Ётоку позволили ему стать членом партии на «льготных условиях»: учитывая его прогрессирующий туберкулез, ему разрешили не посещать партийные собрания, освободили от нагрузок, которые несли другие члены партии, и даже позволили ограничиться устным, а не письменным заявлением о вступлении в компартию США. На деле все это оказалось лишь подготовкой к новой вербовке, и в 1932 году Мияги стал агентом советской военной разведки. Как и сам Зорге, как Вукелич и все остальные будущие члены советской нелегальной резидентуры в Токио, Мияги не планировал изначально работать против какой-либо конкретной страны, тем более против своей родины – Японии. Он был одержим коммунистическими идеями и надеялся лишь найти свое достойное место в рядах борцов, как ему казалось, с мировой социальной, классовой и национальной несправедливостью. Это был еще один идеалист, которого умело использовали значительно более циничные и опытные мастера тайных дел, но Мияги до конца жизни верил в дело, которому он служил, и умер, оставшись при своих убеждениях. После вербовки ему снова позволили на некоторое время расслабиться, но в сентябре 1933 года он получил приказ вернуться на родину, в Японию, уже в качестве разведчика – ненадолго, по обещанию вербовщика, всего на три месяца.

Прибывший в Йокогаму 13 октября 1933 года Мияги поверил в этот нехитрый обман. Он оставил все личные вещи в Америке, имея при себе лишь 200 обычных долларов и один необычный. Эту, последнюю, купюру он и предъявил при встрече в бюро объявлений иностранцу, якобы желавшему купить «гравюры старых мастеров»[302]. У Вукелича, а иностранцем был именно он, в бумажнике нашлась точно такая же купюра, но ее номер был на единицу больше. Они договорились о следующей встрече в Музее изобразительных искусств в Уэно, и туда с Вукеличем пришел еще один иностранец – «мистер Шмидт».

Под именем «Шмидта» выступал Рихард Зорге. В отличие от Вукелича, Мияги ему сразу понравился, и 7 января 1934 года «Рамзай» просил Центр связаться с Америкой и предупредить, что японский художник не вернется домой, в Лос-Анджелес, в ближайшее время: «Я очень рассчитываю на этого молодого человека и имею большое доверие на его надежность (так в тексте. – А. К.) и способности дальнейшего развития. Но на все это потребуется здесь очень много времени»[303]. Учитывая, что первая личная встреча «Рамзая» с «Джо» состоялась не ранее середины декабря, а скорее всего, ближе к новогодним праздникам, Зорге сумел чрезвычайно быстро оценить надежность и степень полезности нового агента (второе, безусловно, авансом) и принять далекоидущее решение. Все исследователи, начиная с Дикина и Стори, пишут, что Мияги «согласился не без колебаний». Тем не менее его работа с Зорге началась, и первым заданием стала легализация в Токио под собственным именем и с настоящей профессией. Мияги отлично справился с ее решением: как показали дальнейшие события, образ жизни и знакомства художника оказали серьезную помощь в тайной работе всей группы «Рамзая».

Теперь оставалось найти Одзаки Хоцуми. Резидент помнил о нем, но, понимая, что и за Одзаки и, главное, за ним самим может еще тянуться «шанхайский след», пока медлил с установлением связи: «К моим старым друзьям из моего пребывания в Ш. я еще из-за некоторых происшествий в Ш. не решался пойти. Однако подготавливаю этот шаг со всей целеустремленностью и осторожностью. Джое («Джо». – А. К.) мне в этом деле поможет».

В том же письме, отправленном в Москву в январе 1934 года, Зорге впервые сообщил еще об одном интересном знакомстве: «Прикомандированный сюда на полгода полковник Отт от рейхсвера, правая рука Шлейхера, сказал мне в одном разговоре: Япония еще на сегодняшний день не имеет первоклассной армии в европейском масштабе, но она всеми силами старается стать такой армией… Он считает войну с нами совсем исключенной»[304]. Это был тот самый Отт, вслед за которым в двери кабинета Хаусхофера только недавно вошел Зорге и к которому у нашего героя имелось рекомендательное письмо от редактора «Теглихе рундшау».

Ойген Отт родился в 1889 году в Германии и после школы сразу выбрал карьеру военного. Во время Первой мировой служил в 26-й Вюртембергской дивизии, особой славы не снискал, но остался жив, а благодаря занимаемой им должности адъютанта был замечен начальством и отправлен на курсы военной разведки. Окончив их, служил в разведывательном отделе III-B германского Генштаба под командой знаменитого шефа шпионов и специалиста по России полковника Вальтера Николаи, а затем поднялся по карьерной лестнице, занимаясь вопросами внутренней и внешней политики, и стал помощником тогда еще майора Курта фон Шлейхера. В 1932 году последний ненадолго занял важнейший пост военного министра и рейхсканцлера, а Отт отвечал при нем за вопросы внутренней политики. Взлет Шлейхера и державшегося за его шинель Отта оказался недолгим: в январе 1933 года к власти пришел Гитлер, а через полтора года Шлейхер был убит. Отта от тюрьмы или смерти спасли другие его покровители в армии, отправив в почетную ссылку на ничтожную должность офицера-стажера в 3-й артиллерийский полк японской армии, дислоцировавшийся в Нагое, примерно в 350 километрах от Токио. С одной стороны, это было бегство, с другой – интересная командировка, возвращавшая Отта ко временам его службы в Генштабе, так как перед отправкой в Японию он прошел инструктаж в разведке и контрразведке рейхсвера и получил задачу детально ознакомиться с организацией японской армии. Что же касается собственного отношения к своему удалению из Берлина, то Отт, судя по всему, не был ни противником, ни сторонником Гитлера и нацистов вообще, и служба в далеком Токио давала ему возможность сохранять иллюзию внутреннего нейтралитета. Отвечая на вопрос американских следователей в 1946 году, он заметил: «Партия Гитлера частично состояла из коммунистов, частично из экстремистов. Подобные люди являлись людьми действия, поэтому я уверен, что в национал-социалистическую партию пришли члены коммунистической организации из-за их желания действовать»[305]. Так что некоторый радикализм во взглядах его нового знакомого – доктора Зорге не должен был шокировать немецкого разведчика. К тому же они оба не случайно оказались на приеме у доктора Хаусхофера, да и супруга германского офицера Хельма Тереза Отт сама в прошлом увлекалась левыми идеями, к чему ее искренне любящий муж относился снисходительно. И уж совсем неверно было бы представлять Отта в