Шрифт:
Закладка:
Спустя почти два года, 1 сентября 1936-го, «Рамзай» – вслед за Хёрном и О’Конроем – подтвердит свое новое понимание особенностей разведывательной работы в Японии: «Трудность обстановки здесь состоит в том, что вообще не существует безопасности, что всегда могут произойти такие неожиданные вещи, которых в нормальных условиях совершенно не приходится опасаться. Вас могут, например, ни с того ни с сего задержать, когда вы после 12 часов ночи возвращаетесь из Йокогамы в Токио; ни в какое время дня и ночи вы не гарантированы от полицейского вмешательства… В этом чрезвычайная трудность работы в данной стране, в этом причина того, что эта работа так напрягает и изнуряет… В малейших частностях жизни вы здесь подвержены необыкновенному произволу»[312].
О «необыкновенном произволе» в деталях рассказал немецкий журналист Фридрих Зибург, колесивший по Японии: «В двух или трех поездках, предпринятых мною вместе с Зорге, нам пришлось иметь дело с прямо-таки несметным числом полицейских в форме и в штатском, ходивших за нами по пятам, проверявших наши документы и заводивших с нами разговоры. В этом не было ничего необычного, ибо боязнь шпионов в этой стране приобрела уже характер подлинной мании. Хотя я имел самые надежные рекомендации японских властей и мог считаться личностью вне всяких подозрений, все же японские полицейские беспрестанно досаждали мне своим интересом к моей персоне.
Нередко во время утреннего бритья в моем гостиничном номере появлялся довольно нечистоплотный молодой человек со множеством авторучек в нагрудном кармане; он представлялся полицейским агентом и выражал надежду, что я чувствую себя в Японии в полной безопасности. То же самое происходило со мной и во время экскурсий, в общественных парках и даже в храмах…
Публике без конца читают наставления об опасности шпионажа. Постоянно проводятся специальные курсы обучения и публикуются соответствующие инструкции. Мне самому довелось как-то побывать на одной из лекций: японский полицейский офицер выступал перед гейшами, призывая их также включиться в борьбу со шпионами…
Впоследствии мне разъяснили, к чему сводились эти инструкции. Ну, во-первых, шпиона, – разумеется, являющегося представителем белой расы, – следовало сразу же распознавать по внешнему виду. Согласно представлениям японской контрразведки, этот внешний вид в точности соответствовал облику шпионов из старых приключенческих фильмов. Со всей серьезностью этим девушкам втолковывают, что, если в чайный домик заходит мужчина в пальто с поднятым воротником и в дорожной шляпе, с короткой трубкой в зубах, а то и с моноклем в глазу, значит, это непременно шпион. Я привожу все это в качестве примера того наивного схематизма, который японские власти перенесли на комплекс шпиономании.
Вместе с Зорге я побывал также в городах Киото, Нара и Ямада, где мы осматривали священные храмы. В поездах к нам то и дело обращались какие-то люди, пользуясь несколькими фразами на ломаном английском или немецком языках, и просили у нас визитные карточки. На вокзале в Ямада нас обступила целая группа полицейских в форме; беспрерывно кланяясь и с почтительным шипением втягивая воздух, они записали наши биографические данные…
Как-то раз один из полицейских даже попросил разрешения осмотреть наши авторучки. Позже я узнал, что японцы испытывают особый страх перед авторучками, ибо считают, что с их помощью шпионы производят фотосъемку или разного рода измерения. Постоянно велись также разговоры об инфракрасных лучах, с помощью которых якобы шпионы проделывали свои темные дела; я не знаю, какая навязчивая идея заставляла японских контрразведчиков думать, что белого шпиона всегда можно распознать по тому, что он постоянно “фотографирует сверху вниз”.
Как бы там ни было, назойливый интерес полицейских ко мне и Зорге во время наших поездок можно было считать нормой поведения по отношению к двум известным европейским журналистам. Не исключено, однако, что Зорге уже в то время в чем-то подозревали»[313].
И, наконец, свидетельство американского журналиста Гарольда О. Томпсона, работавшего в Токио параллельно с «Рамзаем»: «С 1936-го по лето 1941 года я находился в Токио в качестве корреспондента Юнайтед Пресс. Мой корпункт находился на седьмом этаже здания агентства Дэнцу. В том же коридоре располагались рабочие помещения Немецкого телеграфного агентства (ДНБ), агентств Гавас и Ассошиэйтед Пресс. Зорге часто заходил к своим коллегам из ДНБ. Я встречал его и на японских пресс-конференциях… Несмотря на наше поверхностное знакомство, Зорге мне нравился. Он был дружелюбным, отзывчивым парнем… Мне особо запомнился один случай. Японская полиция приставила к Зорге агента для постоянной слежки, как это она проделывала со многими из нас. Однажды этот агент пришел в корпункт, чтобы поболтать с моим помощником-японцем. Последний сказал мне, что полицейский агент пребывает в радостном настроении, так как Зорге попал в мотоциклетную катастрофу и в настоящее время находится в больнице Сен-Люк (госпитале Святого Луки. – А. К.), отчего у полицейского высвободилось время для личных дел. Я отправился в больницу, где узнал, что Зорге получил лишь незначительные травмы и уже выписан. Когда я сказал об этом полицейскому, он пулей вылетел из комнаты, спеша вновь занять свой “наблюдательный пост”. Мне кажется, что за Зорге следили гораздо интенсивнее, чем за большинством из нас»[314].
Как вообще возможно работать разведчику в таких условиях? Вопрос далеко не риторический. Более того, до прибытия Зорге в Токио в Москве обязаны были понимать, насколько это трудно. Формально в Японии существовали легальные резидентуры ИНО НКВД и Четвертого управления Штаба РККА, базировавшиеся в постпредстве СССР в Токио и дипломатических представительствах в некоторых других городах, прежде всего портах – Хакодате и Кобе, во главе которых стояли резиденты, служившие под дипломатическим прикрытием. Ныне доступные данные по организации резидентуры военной разведки в Японии по состоянию на начало 1930 года говорят о том, что ее возглавлял, разумеется, военный атташе Советского Союза в Токио (Виталий Маркович Примаков), а в состав входили 33 человека – посольские сотрудники, агенты и осведомители. После разгрома легальных резидентур в Маньчжурии в ходе конфликта на КВЖД, когда китайцы вломились в здание диппредставительств СССР, невзирая на дипломатический иммунитет, разведчикам в Японии была поставлена задача по скорейшей организации работы с нелегальных позиций. При этом выяснилось, что при общей положительной оценке деятельности военной резидентуры реальное количество агентов ограничено тремя связями, ряд контактов существует только на бумаге и в благих пожеланиях резидента и перевести такую структуру на нелегальную основу совершенно невозможно[315].
К следующему году положение несколько улучшилось, но все равно, несмотря на многочисленность бумажной шпионской рати, советской разведки в Японии скорее не было, чем наоборот. В докладе, названном
