настольная лампа, тут же были разбросаны книги, бумаги, распечатки. В токонома (стенная ниша. – А. К.) висел свиток и стояли цветы, в комнате были портативный патефон и книги. Рядом с токонома стояли часы, на других стеллажах и в выдвижных ящиках лежали книги и фотоаппарат. И повсюду, включая стены и фусума (легкие раздвижные перегородки между комнатами. – А. К.), висели карты. На свободном месте кое-как булавкой был приколот большой лист с изображением Будды. До пола свисали темно-красные бархатные шторы, и они придавали какое-то спокойствие этому кабинету, чувствовалось, что это – рабочее место человека, занятого умственным трудом»[320].

А сам «Рамзай» в письме Екатерине Максимовой описывал свое жилище так: «Я живу в небольшом домике, построенном по здешнему типу, совсем легком, состоящем главным образом из раздвигаемых окон, на полу – плетеные коврики. Дом совсем новый, и даже современнее, чем старые дома, и довольно уютен.

Одна пожилая женщина готовит мне по утрам все нужное: варит обед, если я обедаю дома.

У меня, конечно, снова накопилась куча книг, и ты с удовольствием, вероятно, порылась бы в них. Надеюсь, что наступит время, когда это будет возможно…»[321]

Но письма Кате, встречи с Ханако и Этой были еще впереди. Зимой 1934 года, переехав в дом напротив полицейского участка, встретившись с «Бернгардтом», познакомившись с Вукеличем и Мияги, Зорге был почти готов начать работу. Теперь можно было приступить к розыску самого главного члена его группы – Одзаки Хоцуми.

Глава двадцать четвертая

Они нашли Зорге

Едва прибыв в Японию, Зорге задумался о поисках путей выхода на своего старого шанхайского друга. Когда стало ясно, что процесс легализации вполне успешно тронулся с места, можно было всерьез заняться восстановлением контакта с человеком, который проработал с «Рамзаем» так недолго, но оставил в его памяти столь яркий след. Однако Одзаки жил и работал в Осаке, далеко от Токио, и Зорге не мог выехать туда, не придумав логичного объяснения своей поездке. Его встречу с тамошним журналистом наверняка зафиксировала бы полиция, и на этом вся операция могла закончиться. Для возобновления связи нужен был не иностранец, а японец, находящийся вне подозрений, и с появлением Мияги такая возможность появилась.

Художник прибыл в Осаку весной 1934 года, разыскал бюро газеты «Осака Асахи» и попросил передать для Одзаки Хоцуми свою визитную карточку на имя некоего Минами (в одних источниках – Канъити, в других – Риути). Получив ее, Одзаки насторожился. Он жил в последнее время в страхе, что полиции станут известны его связи с левыми в Шанхае, а оттого поначалу принял «Минами» за полицейского провокатора. Тем не менее формального повода увильнуть от встречи не нашлось, и Одзаки согласился. В тот же вечер в ходе беседы, проходившей в китайском ресторане неподалеку, журналист выяснил: «Минами» на самом деле – американский коммунист Мияги Ётоку, прибывший в Осаку по поручению того самого «мистера Джонсона», с которым Одзаки так сдружился в Шанхае[322]. Страх прошел, он, видимо, даже почувствовал нечто вроде воодушевления и стал ждать встречи с самим «Джонсоном», не зная, что тот прибыл в Токио как Зорге. Одзаки вообще в то время еще не знал его настоящего имени.

Установив с помощью Мияги контакт с Одзаки, Зорге отправился в регион Кансай, где находится Осака, как турист. Там он наконец-то встретился со старым другом. Они вместе посетили всемирно известные достопримечательности, где всегда много иностранцев и высокие белые люди не так сильно бросаются в глаза. Одзаки и Зорге вместе покормили ручных оленей в парке Нара и полюбовались цветущими лотосами в саду храма Хэйан в Киото, а заодно договорились о продолжении совместной работы. Позже, во время допросов в тюрьме, японский журналист признается, что именно в парке Нара он «…с готовностью согласился присоединиться к группе, хотя и был полностью осведомлен о том, что Зорге вместе с Мияги Ётоку и другими создал в Японии разведывательную группу со штаб-квартирой в Токио с целью поиска и сбора различной информации о наших (японских. – А. К.) военных, дипломатических, финансовых, политических, экономических и других делах, а также военных секретов и секретов, относящихся к военным ресурсам, – и эта информация должна была передаваться московским властям»[323]. С одной стороны, такое мгновенное согласие работать на иностранную шпионскую организацию у себя на родине почти невероятно, учитывая глубокий внутренний патриотизм японцев и их страх перед общением с иностранцами, чрезвычайно сильно развитый в те годы. Возможно, именно это признание Одзаки настолько сильно покоробило потом следствие и суд, что сыграло важную роль при вынесении ему приговора. С другой – эпоха великих потрясений и борьбы против социальной несправедливости не миновала и Японию. И в этой стране левые, либералы имели возможность искать приложения своих сил с целью изменить мир к лучшему и делали это, преодолевая сопротивление довольно скованного, традиционалистского общества. Многим интеллектуалам Японии той эпохи не нравился избранный страной милитаристский курс, и некоторые из них, как мы видим, искренне верили, что, сотрудничая с Коминтерном или иным советским разведорганом, они спасают мир. Наконец, очевидна глубокая и взаимная личная дружеская и деловая симпатия, еще в Китае установившаяся между двумя этими необычными, широко, масштабно мыслящими людьми – Зорге и Одзаки. Складывается впечатление, что японский журналист лишь ждал момента и человека, которого он уважал и которому верил, чтобы тот укрепил его дух и силой убеждения заставил вернуться на путь борьбы против милитаризма. И Зорге пришел.

Так совпало, что талант Одзаки как политического аналитика именно в это самое время был признан и руководством «Асахи». В сентябре того же года было принято решение эффективнее использовать его знание китайских проблем, тем более что в качестве обычного репортера Одзаки так и не снискал журналистской славы. Он был переведен в Токио и оставлен в штате газеты, но с совершенно другими обязанностями, возможностями и связями. «Асахи симбун» – один из крупнейших медиаконцернов Японии, предпринял успешную попытку заняться изучением Китая более профессионально – с целью предложения консультаций своих политологов правительству Японии. «Под крышей» газеты было создано «Тоа мондай тёса кай» – «Общество изучения проблем Восточной Азии», и Одзаки стал в нем одним из главных специалистов. Он переехал с семьей в столицу, получил более высокий оклад, но главное – значительно больше свободы и времени, чем у обычного корреспондента, а вскоре обзавелся и обширными связями на самом высоком политическом уровне. Для Зорге, а шире – для советской разведки и вообще для СССР, это был по-настоящему царский подарок, пусть и не оцененный сразу по достоинству.

Впрочем, сам «Рамзай» с самого начала хорошо осознавал, насколько важен для него Одзаки, и, в отличие от московских начальников и японских