Доверие лучшего друга Гесса к Зорге было столь высоко, что еще в самом начале сотрудничества, только ожидая от своего будущего корреспондента в Токио материалов для журнала, он снабдил его рекомендательным письмом своему давнему знакомому, бывшему вице-министру иностранных дел Японии, а в то время – послу в США Дэбути Кацудзо. Зорге направлялся в Японию через Америку, и такая рекомендация сослужила ему отличную службу, так как благодаря ей он получил, в свою очередь, письма от Дэбути в японский МИД[285]. Германскому послу в Токио доктору Форечу Зорге представил соответствующее послание от самого Хаусхофера. Вполне вероятно, что профессор информировал инициативного и разделяющего его убеждения журналиста о состоявшемся визите к нему подполковника Отта: единомышленники в идеях геополитики, они должны были помогать друг другу на далеких островах. Во всяком случае, Зорге еще в Германии знал о миссии Отта, о том, кто этот человек и что его поддерживает Хаусхофер.

Закончив с большой политикой, наш герой договорился о работе на либеральную газету «Теглихе рундшау» («Tägliche Rundschau»), получив рекомендательное письмо от ее редактора доктора Целлера. Последний тоже был ветераном Первой мировой войны и согласился представить старого солдата и специалиста по Китаю доктора Зорге… своему фронтовому другу подполковнику Отту, как «полностью заслуживающего доверия как в политическом, так и в человеческом плане»[286]. Этот важный факт Зорге вспомнит много лет спустя на следствии: «В то время немцы за границей с подозрением относились друг к другу. И потому, если мне нужно было, чтобы Отт доверял мне, письмо, подобное зеллеровскому, было просто необходимо»[287]. Едва прибыв в Токио, Зорге найдет Отта и познакомится с ним, используя «грамоту» Целлера и упоминание о встрече с Хаусхофером: великолепный повод долгой прочной дружбы и плодотворного сотрудничества.

Помимо перечисленного, Зорге договорился о работе в качестве внештатного корреспондента еще в нескольких немецких изданиях: «Франкфуртер цайтунг», «Берлинер бёрзен-курир», «Дойче фольксвирт», «Мюнхнер иллюстрирте прессе», в голландских «Хот фатерлянд» и «Алхемейн ханделсблад». Все это разительно отличалось от обычного в то время процесса получения «сапога», то есть липовых документов прикрытия сотрудниками советской разведки, и который прошел сам Зорге, отъезжая в Китай в 1929 году. Причем отличия эти были исключительно тесно связаны именно с личностью Зорге, его профессиональными возможностями и интересами как журналиста и политолога, и инициированы им самим. 3 июля 1933 года он сообщал в Центр: «…в теперешний мой приезд в Берлин я имел большой успех. Я имею две крепкие связи с очень важными германскими газетами. Одна из них совершенно официально закреплена письменными заявлениями и формулировками. Другая газета заключила со мной, как это обычно ведется, джентльменское соглашение, на основании которого я, не имея особых официальных удостоверений от этой газеты, могу в любом учреждении ссылаться на нее и заключенное соглашение… Это означает, что в этой стране (Японии. – А. К.) на своих визитных карточках я смогу называться также сотрудником этой газеты. Кроме этого сотрудничества в ежедневных газетах, я получил еще корреспондентство в некоторых ежемесячных журналах, что также должно иметь немалое значение»[288].

Кроме Германии, Зорге, готовясь к отплытию в Америку, побывал в Швейцарии, Голландии и Франции, где особых успехов в легализации не добился (за исключением достижения договоренностей с упомянутыми изданиями), но, по некоторым данным, еще раз встретился с коллегой из Центра, профессиональным японоведом Владимиром Михайловичем Константиновым, который в Москве консультировал «Рамзая» по вопросам пребывания в Японии (жена Константинова также работала в Четвертом управлении и была японоведом), а затем помогал разведчику контактировать с Екатериной Максимовой[289]. В связи с этим в письме в Москву Зорге напоминал: «Прошу помочь мне в следующем личном деле: с этих пор я буду иногда посылать официальной почтой письма А. К. (так в документе. Следует читать: Е. А. (Екатерине Александровне). – А. К.) Максимовой. Это мои личные письма женщине, с которой я жил у Вас дома (что это означает, неизвестно. – А. К.), которую считаю своей женой. Она – работница на заводе термометров Молотова. Ее адрес надо узнать у Вилли Шталя или у Ольги. Очень прошу эти редкие письма передавать по назначению. Я говорил об этом также с Борисом, который обещал, что Вы сделаете мне это личное одолжение. Еще раз сердечный привет. Рамзай»[290].

В Германии Зорге встретился и со своим радистом Бруно Виндтом («Бернгардтом»), приехавшим из Москвы и тоже занимавшимся вопросами легализации для последующей работы в Токио, но не с использованием личных связей, а при помощи резидентур. Известно, что Зорге беспокоился о том, как идут дела у «Бернгардта», и, возможно, понял, что работать с этим радистом ему будет трудно. Во всяком случае, уже тогда он поднял вопрос о направлении в Токио хорошо знакомого ему Йозефа Вейнгарта: «Подумайте, пожалуйста, о Зеппеле и его позднейшем использовании у меня. При этом обратите внимание на его переезд и, в особенности, переезд его жены, ибо тут в случае чего может легко возникнуть какая-нибудь неприятность. Здесь нужно обязательно принимать во внимание индивидуальные качества. Позаботьтесь также хорошенько о А. С. (Агнес Смедли. – А. К.), ибо это тоже трудная личность, которая, однако, может принести много пользы»[291].

Наконец, в июне Зорге встретился с новым шанхайским резидентом Яковом Брониным. Благодаря опубликованным в 1964 году воспоминаниям последнего, описание той встречи вошло едва ли не во все книги о «Рамзае». Вот оно: «Точность была для нас абсолютным законом. Когда я подошел ровно в назначенное время, Зорге уже был на месте, он сидел за одним из столиков на открытой просторной террасе кафе. Посетителей было всего несколько человек.

Я сразу узнал Рихарда по сообщенным мне данным и приметам, подошел к нему, широко улыбаясь. Скучающему официанту должно было показаться, что это встретились старые друзья. И действительно, мы ими вскоре себя и почувствовали.

Обстановка нелегальной работы за рубежом связывала нас особой товарищеской близостью. Думается, что она сродни тому боевому товариществу, которое объединяло людей на фронте. Это то же “чувство локтя”, которое сплачивало всех, кто разными методами и средствами боролся против одного и того же врага – против фашистской гадины, за Советскую Родину, за социализм.

Рихард Зорге был стройным, статным, представительным человеком, выше среднего роста.

Где-то я прочитал, что у него было “чуть грустное” выражение лица. Это неверно. Может быть, так получается по фотографиям, но это явно не соответствует действительности. Его светлые глаза, черты лица, жесты, мимика – все выражало волевую решительность, интенсивную работу мысли, убежденность в своих суждениях, проницательный острый ум. Это интересное, значительное лицо очень запоминалось… Рихард был энергичен, но не суетлив, был конкретен и деловит. Не навязывал своего мнения, но убеждал логикой и продуманностью предлагаемых мероприятий. Был живым, интересным собеседником, любил шутку.

Мы относительно быстро договорились